— Эх ты! — с горечью сказал Пабло. — У тебя мозги племенногобыка и сердце шлюхи! Ты надеешься на «после». Ты имеешь какое-нибудь понятие отом, что это будет?

— То, что должно быть, — сказала жена Пабло. — Что должнобыть, то и будет.

— И тебе все равно, если на нас станут охотиться, как надиких зверей, после этой затеи, которая не сулит нам никакой выгоды? А еслипогибнем, тебе тоже все равно?

— Все равно, — сказала женщина. — И нечего меня запугивать,трус!

— Трус, — с горечью сказал Пабло. — Ты считаешь человекатрусом только потому, что он понимает в тактике. Потому, что он наперед видит,к чему приведет безрассудство. Разбираться в том, кто умен, а кто глуп, — этоне трусость.

— А разбираться в том, кто смел и кто труслив, — это неглупость, — сказал Ансельмо, не удержавшись от язвительного словца.

— Ты хочешь умереть? — строго спросил Пабло старика, иРоберт Джордан почувствовал, как далек от риторики этот вопрос.

— Нет.

— Тогда помолчи. Не говори о том, чего не знаешь. Неужелитебе не понятно, какое это серьезное дело? — почти жалобно сказал он. — Неужелитолько я один и понимаю, насколько это серьезно?

Наверно, так оно и есть, подумал Роберт Джордан. Так оно иесть, Пабло, друг. Ты да я. Мы понимаем это, и женщина прочла это по моей руке,но пока что она не понимает. Она еще не понимает этого.

— Вожак я ваш или нет? — спросил Пабло. — Я знаю, о чемговорю. А вы никто не знаете. Старик несет вздор. Этот старик только и годитсябыть на посылках и ходить проводником с иностранцами. Иностранец пришел сюда ихочет сделать то, что пойдет на пользу иностранцам. А расплачиваться придетсянам. Я за то, что пойдет на пользу нам всем, я за нашу безопасность.

— Безопасность! — сказала жена Пабло. — Где она есть, твоябезопасность? Сейчас столько народу ее здесь ищет, что это уж само по себеопасно. Тот, кто ищет безопасность, теряет все.

Теперь она стояла у стола с большой ложкой в руках.

— Нет, безопасность можно найти, — сказал Пабло. —Безопасность — это если знаешь, как увернуться от опасности. Матадор тожезнает, что делает, когда не хочет рисковать зря и увертывается от опасности.

— Пока не напорется на рог, — с горечью сказала женщина. —Сколько раз я слышала от матадоров такие слова, перед тем как им напороться нарог. Сколько раз Финито говорил, что тут все дело в уменье и что бык никогда непропорет рогом человека, если человек сам не полезет к нему на рога. Они всегдахвалятся, а конец один. И потом мы ходим навещать их в больницу. — Оназаговорила другим голосом, изображая сцену у постели больного, она загудела: —«Здравствуй, герой! Здравствуй!» — Потом, передразнивая слабый голос раненогоматадора: — «Buenos, comadre[9]. Как живешь, Пилар?» — И опять своим обычнымраскатистым голосом: — «Как же это так вышло, Финито, chico?[10] Как же это стобой случилась такая напасть?» — Потом тихо и тоненько: — «Пустяки, женщина.Пустяки, Пилар. Это вышло случайно. Я убил его очень хорошо, ты же знаешь.Лучше меня никто бы не убил. Я убил его по всем правилам, и он уже зашатался,издыхая, и готов был рухнуть под собственной тяжестью, и тогда я пошел к барьеруи шел красиво, гордо, и вдруг он всадил в меня рог сзади, между ягодицами, ирог прошел до самой печени». — Она рассмеялась и продолжала уже не писклявымголосом матадора, а своим, раскатистым: — Ты мне поговори о безопасности! Я-тознаю, что такое страх и что такое безопасность, — недаром я прожила девять летс тремя самыми незадачливыми матадорами на свете. О чем угодно говори, тольконе о безопасности. Эх ты! Ведь я на тебя надеялась, и вот как обернулись моинадежды! Один год войны, а что с тобой стало! Лентяй, пьяница, трус.

— Ты не имеешь права так говорить, — сказал Пабло. —Особенно перед ними и перед иностранцем.

— Нет, я буду так говорить, — продолжала жена Пабло. — Тыразве ничего не слышал? Ты все еще считаешь себя командиром?

— Да, — сказал Пабло. — Я здесь командир.

— Брось шутить, — сказала женщина. — Командир здесь я! Разветы не слышал, что они сказали? Здесь никто не будет командовать, кроме меня.Оставайся с нами, если хочешь, ешь хлеб, пей вино, только смотри, знай меру. Иесли хочешь, работай вместе с нами. Но командую здесь я.

— Я застрелю вас обоих — и тебя, и твоего иностранца, —угрюмо сказал Пабло.

— Попробуй, — сказала женщина. — Увидишь, что из этогополучится.

— Дайте мне воды, — сказал Роберт Джордан, не отводя глаз отмужчины с мрачным, тяжелым лицом и от женщины, которая стояла гордая, увереннаяв себе и властно держала в руках ложку, точно это был маршальский жезл.

— Мария! — крикнула жена Пабло, и когда девушка вошла впещеру, она сказала: — Дай воды этому товарищу.

Роберт Джордан полез в карман за флягой и, вынимая флягу,расстегнул кобуру и передвинул револьвер на бедро. Он налил абсента в пустуюкружку, взял ту, которую девушка подала ему, и стал понемножку подливать воду вабсент. Девушка стояла рядом и смотрела.

— Уходи, — сказала ей жена Пабло, показав на дверь ложкой.

— Там холодно, — сказала девушка и низко нагнулась к РобертуДжордану — щекой к щеке, глядя в кружку, где мутнел абсент.

— Ну что ж, что холодно, — сказала жена Пабло. — Зато здесьслишком жарко. — Потом ласково добавила: — Скоро позову.

Девушка покачала головой и вышла.

Вряд ли у него надолго хватит терпения, думал РобертДжордан. Он держал кружку в одной руке, а другая, теперь уже открыто, лежала наревольвере. Он опустил предохранитель и чувствовал под пальцами успокоительнуюгладкую, почти стершуюся от времени насечку на рукоятке и дружественный холодоккруглой спусковой скобы. Пабло смотрел теперь не на него, а только на женщину.Она снова заговорила:

— Слушай меня, пьянчуга. Ты понимаешь, кто здесь командует?

— Я командую.

— Нет. Слушай меня. Прочисти свои волосатые уши, слушайвнимательно. Командую я!

Пабло смотрел на нее, и по его лицу нельзя было догадаться,о чем он думает. Он смотрел на нее совсем спокойно, а потом взглянул через столна Роберта Джордана. Он смотрел на него долго и задумчиво, потом снова перевелвзгляд на женщину.