— Ты моя большая хорошая лошадка, — говорил в темноте Паблогнедому жеребцу с белой отметиной. — Ты мой белолобый красавчик. У тебя шеявыгнута, как виадук в моем городе. — Он сделал паузу. — Нет, выгнута круче иеще красивее. — Лошадь щипала траву, то и дело отводя голову в сторону, потомучто человек своей болтовней раздражал ее. — Ты не то что какой-нибудь дурак илиженщина, — говорил Пабло гнедому жеребцу. — Ты, ты, ах ты, моя большая лошадка.Ты не то что женщина, похожая на раскаленную каменную глыбу. Или девчонка состриженой головой, неуклюжая, как только что народившийся жеребенок. Ты неоскорбишь, и не солжешь, и все понимаешь. Ты, ах ты, моя хорошая большаялошадка!

Роберту Джордану было бы очень интересно услышать, о чемговорил Пабло с гнедым жеребцом, но услышать ему не пришлось, так как,убедившись, что Пабло пришел сюда только проверить, все ли в порядке, и решив,что убивать его сейчас было бы неправильно и неразумно, он встал и пошел назад,к пещере. Пабло еще долго оставался на поляне, разговаривая с лошадью. Лошадьне понимала его слов и только по тону чувствовала, что это слова ласки, но онацелый день провела в загоне, была голодна, ей не терпелось поскорей общипатьвсю траву кругом, насколько хватало веревки, и человек раздражал ее. НаконецПабло перенес колышек в другое место и снова стал возле лошади, но теперь ужемолча. Лошадь продолжала пастись, довольная, что человек больше не докучает ей.

Роберт Джордан сидел у очага на табурете, обитом сыромятнойкожей, и слушал, что говорит женщина. Она мыла посуду, а девушка, Мария,вытирала ее и потом, опустившись на колени, ставила в углубление в стене,заменявшее полку.

— Странно, — сказала женщина. — Почему Эль Сордо не пришел?Ему уже с час как пора быть здесь.

— Ты посылала за ним?

— Нет. Но он всегда приходит по вечерам.

— Может быть, он занят? Какое-нибудь дело?

— Может быть, — сказала она. — Если не придет, надо будетзавтра пойти к нему.

— Да. А это далеко?

— Нет. Прогуляемся. Мне это не мешает, я засиделась.

— Можно, я тоже пойду? — спросила Мария. — Можно, Пилар?

— Да, красавица, — сказала женщина, потом повернула кРоберту Джордану свое широкое лицо. — Правда, она хорошенькая? — спросила онаРоберта Джордана. — Как на твой вкус? Немножко тоща, пожалуй?

— На мой вкус, хороша, — сказал Роберт Джордан. Мариязачерпнула ему кружкой вина.

— Выпей, — сказала она. — Тогда я покажусь тебе еще лучше.Надо выпить много вина, чтобы я казалась красивой.

— Тогда я больше не буду пить, — сказал Роберт Джордан. — Тыи так красивая, и не только красивая.

— Вот как надо говорить, — сказала женщина. — Ты говоришь,как настоящий мужчина. А какая же она еще?

— Умная, — нерешительно сказал Роберт Джордан.

Мария фыркнула, а женщина грустно покачала головой.

— Как ты хорошо начал, дон Роберто, и чем ты кончил!

— Не зови меня дон Роберто.

— Это я в шутку. Мы и Пабло шутя зовем дон Пабло. И Мариюсеньоритой — тоже в шутку.

— Я не люблю таких шуток, — сказал Роберт Джордан. — Вовремя войны все мы должны называть друг друга по-серьезному — camarada. С такихшуток начинается разложение.

— Для тебя политика вроде бога, — поддразнила его женщина. —И ты никогда не шутишь?

— Нет, почему. Я очень люблю пошутить. Но обращение кчеловеку — с этим шутить нельзя. Это все равно что флаг.

— А я и над флагом могу подшутить. Чей бы он ни был, —засмеялась женщина. — По-моему, шутить можно надо всем. Старый флаг, желтый скрасным, мы называли кровь с гноем. А республиканский, в который добавилилилового, называем кровь, гной и марганцовка. Так у нас шутят.

— Он коммунист, — сказала Мария. — Они все очень серьезные.

— Ты коммунист?

— Нет, я антифашист.

— С каких пор?

— С тех пор как понял, что такое фашизм.

— А давно это?

— Уже лет десять.

— Не так уж много, — сказала женщина. — Я двадцать летреспубликанка.

— Мой отец был республиканцем всю свою жизнь, — сказалаМария. — За это его и расстреляли.

— И мой отец был республиканцем всю свою жизнь. И дед тоже,— сказал Роберт Джордан.

— В какой стране?

— В Соединенных Штатах.

— Их расстреляли? — спросила женщина.

— Que va, — сказала Мария. — Соединенные Штаты —республиканская страна. Там за это не расстреливают.

— Все равно хорошо иметь дедушку-республиканца, — сказалаженщина. — Это значит, порода хорошая.

— Мой дед был членом Национального комитета республиканскойпартии, — сказал Роберт Джордан.

Это произвело впечатление даже на Марию.

— А твой отец все еще служит Республике? — спросила Пилар.

— Нет. Он умер.

— Можно спросить, отчего он умер?

— Он застрелился.

— Чтобы не пытали? — спросила женщина.

— Да, — сказал Роберт Джордан. — Чтобы не пытали.

Мария смотрела на него со слезами на глазах.

— У моего отца, — сказала она, — не было оружия. Как я рада,что твоему отцу посчастливилось достать оружие.

— Да. Ему повезло, — сказал Роберт Джордан. — Может,поговорим о чем-нибудь другом?

— Значит, у нас с тобой одинаковая судьба, — сказала Мария.

Она дотронулась до его руки и посмотрела ему в лицо. Он тожесмотрел в ее смуглое лицо и в глаза, которые до сих пор казались ему не такимиюными, как ее лицо, а теперь вдруг стали и голодными, и юными, и жадными.

— Вас можно принять за брата и сестру, — сказала женщина. —Но, пожалуй, ваше счастье, что вы не брат и сестра.

— Теперь я знаю, что такое со мной, — сказала Мария. —Теперь мне все стало понятно.

— Que va, — сказал Роберт Джордан и, протянув руку, погладилее по голове.