Весь день ему хотелось сделать это, но теперь, когда он этосделал, что-то сдавило ему горло. Она повела головой и улыбнулась, подняв нанего глаза, и он чувствовал под пальцами густую и в то же время шелковистующеточку ее стриженых волос. Потом пальцы скользнули с затылка на шею, и онотнял руку.

— Еще, — сказала она. — Мне весь день хотелось, чтобы ты таксделал.

— В другой раз, — сказал Роберт Джордан, и его голоспрозвучал глухо.

— А я? — загудела жена Пабло. — Прикажете мне сидеть исмотреть на вас? Что же я, по-вашему, совсем бесчувственная, что ли? Нет,ошибаетесь. Хоть бы Пабло вернулся, на худой конец и он сойдет.

Мария уже не обращала внимания ни на нее, ни на остальных,которые при свете играли за столом в карты.

— Хочешь вина, Роберто? — спросила она.

— Да, — сказал он. — Почему не выпить?

— Вот и будет у тебя такой же пьянчуга, как и у меня, —сказала жена Пабло. — И вино-то он пьет какое-то чудное. Слушай-ка, Ingles[12].

— Не Ingles. Американец.

— Хорошо. Слушай, американец. Где ты будешь спать?

— На воздухе. У меня спальный мешок.

— Ну что ж, — сказала она. — Ночь ясная.

— Да, будет холодно.

— Значит, на воздухе, — сказала она. — Ну, спи на воздухе. Атвои тюки пусть спят здесь, со мной.

— Хорошо, — сказал Роберт Джордан.

— Оставь нас на минуту, — сказал он девушке и положил ейруку на плечо.

— Зачем?

— Я хочу поговорить с Пилар.

— Мне непременно надо уйти?

— Да.

— Ну что? — спросила жена Пабло, когда девушка отошла вугол, где висел бурдюк, и стала там, глядя на играющих в карты.

— Цыган сказал, что я должен был… — начал он.

— Нет, — перебила его женщина. — Он не прав.

— Если это нужно… — спокойно и все-таки с трудом проговорилРоберт Джордан.

— Ты бы это сделал, я знаю, — сказала женщина. — Нет, это ненужно. Я следила за тобой. Ты рассудил правильно.

— Но если это понадобится…

— Нет, — сказала женщина. — Говорю тебе, это не понадобится.У цыгана мозги набекрень.

— Но слабый человек — опасный человек.

— Нет. Ты не понимаешь. Он человек конченый, и никакойопасности от него быть не может.

— Не понимаю.

— Ты еще очень молод, — сказала она. — Когда-нибудь поймешь.— Потом девушке: — Иди сюда, Мария. Мы уже поговорили.

Девушка подошла к ним, и Роберт Джордан протянул руку ипогладил ее по волосам. Она повела головой, точно котенок. Потом емупоказалось, что она сейчас заплачет. Но она тотчас же подобрала губы и сулыбкой взглянула на него.

— Спать, спать тебе пора, — сказала женщина Роберту Джордану.— Ты проделал большой путь за сегодняшний день.

— Хорошо, — сказал Роберт Джордан. — Пойду достану свойспальный мешок.

Он спал в мешке, и когда он проснулся, ему почудилось, чтоон спит уже очень давно. Он разложил свой мешок недалеко от входа в пещеру, уподножия скалы, защищавшей его от ветра; когда он лег, все мышцы у него сводилоот усталости, ноги болели, спину и плечи ломило так, что лесная земляпоказалась ему мягкой, и томительно-сладко было вытянуться в теплом, подбитомфланелью мешке; но он заворочался во сне и, ворочаясь, наткнулся на револьвер,который был привязан шнуром к его руке и лежал рядом с ним. Проснувшись, он несразу понял, где он, потом вспомнил, вытащил револьвер из-под бока и, чтобыопять заснуть, устроился поудобнее, обхватив рукой подушку, сооруженную изаккуратно свернутой одежды, в которую были засунуты его сандалии на веревочнойподошве.

Тут он почувствовал прикосновение к своему плечу и быстрообернулся, правой рукой схватившись за револьвер.

— Это ты, — сказал он и, отпустив револьвер, выпростал оберуки из мешка и притянул ее к себе. Обнимая ее, он почувствовал, как онадрожит.

— Забирайся в мешок, — сказал он тихо. — Тебе же холоднотам.

— Нет. Не надо.

— Забирайся, — сказал он. — Потом поговорим.

Она вся дрожала, и он одной рукой взял ее за руку, а другойопять легонько обнял. Она отвернула голову.

— Иди сюда, зайчонок, — сказал он и поцеловал ее в затылок.

— Я боюсь.

— Нет. Не надо бояться. Иди сюда.

— А как?

— Просто влезай. Места хватит. Хочешь, я тебе помогу?

— Нет, — сказала она, и вот она уже в мешке, и он крепкоприжал ее к себе и хотел поцеловать в губы, но она спрятала лицо в его подушкуи только крепко обхватила руками его шею. Потом он почувствовал, что ее рукиразжались и она опять вся дрожит.

— Нет, — сказал он и засмеялся. — Не бойся. Это револьвер. —Он взял его и переложил себе за спину.

— Мне стыдно, — сказала она, не поворачивая головы.

— Нет, тебе не должно быть стыдно. Ну? Ну что?

— Нет, не надо. Мне стыдно, и я боюсь.

— Нет. Зайчонок мой. Ну прошу тебя.

— Не надо. Раз ты меня не любишь.

— Я люблю тебя.

— Я люблю тебя. Я так люблю тебя. Положи мне руку на голову,— сказала она, все еще пряча лицо в подушку. Он положил ей руку на голову ипогладил, и вдруг она подняла лицо с подушки и крепко прижалась к нему, итеперь ее лицо было рядом с его лицом, и он обнимал ее, и она плакала.

Он держал ее крепко и бережно, ощущая всю длину ее молодоготела, и гладил ее по голове, и целовал соленую влагу на ее глазах, и когда онавсхлипывала, он чувствовал, как вздрагивают под рубашкой ее маленькие круглыегруди.

— Я не могу поцеловать тебя, — сказала она. — Я не умею.

— Совсем это и не нужно.

— Нет. Я хочу тебя поцеловать. Я все хочу делать.

— Совсем не нужно что-нибудь делать. Нам и так хорошо.Только на тебе слишком много надето.

— Как же быть?

— Я помогу тебе.

— Теперь лучше?

— Да. Гораздо. А тебе разве не лучше?