декораций на клотиках мачт и топах рей не светятся оранжевые огни. И с палуб декораций не доносится многоголосый вой невыносимой боли.

— Старина Морган вышел на охоту! А с ним там и остальные, Тийч, Кидд, Дампир… хорошо еще они покойники, а то бы перерезали друг друга, выясняя, кому командовать! Шутка! Там не забунтуешь. — Пятница ухмыльнулся, — так вам, salo san,[4] за всю нашу черную кость что вы продали на поганые плантации Луизианы!

— И они там навечно? — спросила Геля.

— Пока Ахерон не высохнет. Вся кровь, что пролили такие как они. Мы еще в спокойном месте ее пересекли. Ты бы видел скалы убиенных младенцев, детка, вот там ихпомотает!

— Куда она течет? И откуда? — спросил уже Артем. Любопытство мать всех пороков, вспомнил он. Не кроткая лень.

— С хребтов безумия, — непонятно, шутил ли Пятница, Артему показалось, его глаза отсвечивают алым огнем. Тут он у себя, наверное. И хорошо, что мы друзья. — С гор буддийского ада нарака, а вытекает в море Хель, и дальше, вмерзая в Коцит. Тамя не был, и хвала Субботе. Там предатели. Малыш, ты не захочешь знать, что с ними сделали.

Дорога стала шире, местность вокруг нее понизилась, то, что Артем счел растительностью, совсем исчезло. На горизонте начали расти безлесые скалистые горы. Кондиционер катафалка еле справлялся, воздух стал таким сухим, что першило в горле.

— В бардачке была бутылка с водой, — Ангелина кивнула, нашла драгоценный сосуд. Открутила крышку:

— На, — он отхлебнул с наслаждением.

— Теперь ты, — она отпила немного.

— Скоро минуем еще одну речушку, — сказал граф, подмигнув из зеркала, — там немного жарко, а потом уже будет веселее, нам надо к Стиксу. Я бы повез вас дорогой поудобнее, но тут, где сходятся реки, короче всего. Мотелей рядом нет, и надолго лучше не оставаться.

Дорога превратилась в очень приличное четырехполосное шоссе с белой разметкой. Артем удивился. О! Впереди кто-то еще, ну да, раз есть дороги, зачем-то они нужны… движение, конечно, не столичное в час пик…

Они обогнали огромный двадцатиколесный автопоезд с ржавым фургоном, размалеванным какими-то не слишком приличными граффити. Алый, грязный и побитый, длиннокапотный тягач, Петербилт или Фрейлайнер, несся во весь дух, из высоких блестящих труб вырывались клочья бурого дыма. Даже в салоне катафалка было слышно рев старого дизеля. Грязные фары казались полуслепыми глазами чудовища. В высокой кабине с блестящими дудками на крыше Артем разглядел нечто темное, кажется, в ковбойской шляпе, но он бы не поручился. Как ни спешил автопоезд, как ни вертелись бешено бесчисленные колеса, катафалк легко его обошел. И тогда тягач протяжно завыл хриплым гудком, но не злобно, а словно приветствуя.

— Аа, старый vagabon, debouya[5], узнал! Даже тут узнал!

Пятница хохотнул и катафалк издал низкий, мелодично-двухтоновый сигнал: фаа-ууу!

— Кто это? — спросил Артем.

— Один грязный урод, лет пятьдесят тут колесит. Когда-то он подбросил меня в очень нужное место, я торопился. А я подарил ему очень нужную вещь. Чтобы у него была надежда убраться отсюда совсем, ну, не так скоро, лет через тысячу. Но это вам неинтересно.

3

Они обогнали еще пару путешествующих. Черную карету с шестеркой черных коней, и рыжим орангутаном на козлах (Ангелина восхищенно охнула) — обезьян взмахивал длинным бичом. И длинный открытый золотистый Линкольн Марк 3, за рулем худой, страшно волосатый тип в черной кожаной жилетке с блестящими заклепками. На заднем сиденье притулилась гитара, кажется, Артем оценил, Стратокастер, и наверняка настоящий. Тип помахал им рукой в шипастом браслете. Номера были американские, но их они разглядеть не успели — катафалк снова наддал. Артем начал уже привыкать к бешеной скорости и стону мотора.

— На концерт несется, — пояснил Пятница, — там у них прибавление, кто-то окочурился. Будут жрать горящее виски столетней выдержки и трахаться с фанатками-демоницами. Я оглох, помню, на неделю — да не от гитар, от их визга. Ах, где мои юные года… Хоть и рогатые, попадаются очень даже сисястые и жоп… прости, Энжи.

— Ничего, — отозвалась она, — я взрослая, меня трудно шокировать. Особенно тут. А что за карета с обезьяной?

— Не знаю, Энжи. Может, сам Дракула.

В земле по сторонам трассы все чаще появлялись овраги, стало жарче. На лобовом стеклескапливался белесый пепел. Там, куда уходила лента дороги, поднималось оранжевое зарево, все выше.

Они миновали ржавый жестяной щит на обочине, выкрашенный красным, с белым черепом и черными буквами:

Phlegethon fl. Morsus mortui![6]

"Вот шутки черта" — подумал Артем и спросил: — Что это, граф?

— Немного потерпите, сейчас я вас охлажу!

Он надул щеки, подул куда-то вниз, хихикнул.

Круглые блестящие сопла вентиляции заиндевели, оттуда пошел ледяной поток, так что Ангелу передернуло.

— Давай куртку дам, — предложил Артем.

— А сам? Станешь Эцти?

— Пардон, dezole medame ak mesye[7], - граф улыбался. Воздух стал приятно-прохладным. Зарево за ветровым стеклом приближалось. Тучи сгустились, почернели и стало почти темно. Почти.

Огненная река Флегетон открылась вместе с мостом. Горящим. Красивый вантовый мост с парой А-образных опор полыхал над рекой, по виду точно такой как лава в фильмах об извержениях. Шириной, наверное, метров сто. Высокие берега покрывала запекшаяся бурая корка, трескалась, куски падали в оранжевый поток и тонули.

— Спокойствие, — Пятница подпигнул пассажирам. Глаза его уже откровенно блеснули алым. — Если кто-то будет цепляться за машину, не обращайте внимания. Тут невоспитанная публика, из самых отмороженных. Вот и согреваются, хо.

Катафалк взвыл, пошел прямо к мосту. Асфальт пересекали трещины, кое-где он вспучился, но благородный автомобиль только чуть покачивался. Свет его фар теперь тоже, показалось, краснеет. Нет, не казалось.

"И зачем я только ее…" — Ангелина взяла его за руку и сказала:

— Огонь, вода и медные трубы, да? Вместе?

— Лучше медные трубы, одни. Без огня.

Невесомый пепел мелким дождиком усеял стекла. Но внутри все так же стояла прохлада, явно не заслуга штатного кондиционера.

Впереди, перед въездом на мост, в отсветах рыжего пламени, что-то зашевелилось. Нет, кто-то.

К дороге из оврагов по ее сторонам, и по берегу Флегетона, катилась толпа дикого вида.

Горелые скелеты, рядом обожженные, теряющие куски плоти фигуры, с растопыренными руками, похожими на ветки в лесном пожаре. В невообразимой мешанине тлеющих костюмов, кольчуг, доспехов, мундиров, платьев и черт знает чего еще. Они не выли, не кричали, а скорее скрежетали сгоревшими глотками. Черные лица с вытекшими глазами сменялись черепами, кое-где попадались еще не такие обгорелые, и даже с остатками волос. Кажется, Артем увидел когда-то белый церковный клобук с тлеющей бородой под ним.

— Господи ты Боже! — произнесла Ангелина. — За что их так?

И Артем