получила от напуганной матери весточку с просьбой вернуться, чтобы вместо Герты не депортировали всю семью.

Угроза была слишком серьезной.

«Мы, конечно, не ждали, что будет легко, но то, что перед нами предстало, было настоящим ужасом», – Ривка Паскус{106}.

Глинкова гвардия постучала в дверь восемнадцатого дома на Еврейской улице. Ирене и Эдит Рейхенберг было сказано явиться на фабрику «Патронка» к 8.00 в понедельник 23 марта. В течение недели подобные приказы получили почти все жительницы Еврейского квартала Братиславы{107}.

Что взять с собой? Что надеть?

Это были серьезные вопросы. Приличный вид придавал женщинам уверенности и повышал шансы на уважительное обращение. Некоторые девушки готовились к путешествию, одеваясь в лучшую одежду и старательно делая прически.

Надо было мыслить практично.

– Возьмите только самое необходимое, – сказали гвардейцы Ирене.

Раз они едут работать, скорее всего, понадобится прочная одежда. Им посоветовали взять дополнительную смену рабочей одежды, прочную обувь и теплые одеяла – чтобы все вместе не превышало 40 кг. Зима выдалась суровой. В марте еще было холодно, поэтому пальто были необходимы.

Количество багажа было ограничено: только рюкзак или небольшой чемодан. Но женщины и девушки уже успели пожить при фашистском режиме, поэтому у многих едва ли хватило бы вещей на лишний рюкзак.

Среди нижнего белья и чистых чулок прятали вещицы-напоминания о доме и бытовые личные вещи, типа расчесок, зеркалец, мыла и гигиенических прокладок. Где можно было уберечь деньги? Девушки брали сумочки, мудрые женщины прятали монетки в одежде. Еду в дорогу упаковывали в бумагу и перевязывали веревочками.

Потом настали последние часы дома. Последний шабат с семьей. Последняя прогулка по тихой улице до комендантского часа. Последний прием пищи. Последние слова, объятия, поцелуи{108}.

Ирена и Эдит держались рядом в давке среди сотен женщин в «Патронке», опустевшей фабрики боеприпасов у железнодорожной станции Ламач на окраине Братиславы. Рене Унгар, дочь раввина, тоже там была. В каждой из узких комнат регистрировали по 40 женщин. Некоторые использовали набитые сумки вместо матрасов, другим же приходилось спать на голом полу, едва ли покрытом редкой соломой. На фабриках по изготовлению унитазов царили антисанитария и ужасные условия.

Первые пару дней благотворительная кухня Братиславы кормила женщин кошерной едой. Но потом приходилось есть, что дают, и быть благодарными хоть за это. В попытке установить хоть какой-то порядок, гвардейцы дали повязку на запястье одной из женщин в каждой комнате, чтобы показать, что эта женщина здесь за главную. Эта практика продолжилась и в лагерях – управление будет выбирать «главных» среди заключенных для контроля остальных.

Возможно, девушки были достаточно стойкими, чтобы выдержать такие условия, но разлука с домом все равно их травмировала. Некоторые кричали и плакали от отчаяния. Таких гвардейцы избивали, чтобы другие видели – лучше молчать. Окна, двери и ворота были заблокированы. Побег не представлялся возможным.

Среди женщин постарше, которых вывезли из «Патронки», была Ольга Ковач, портниха тридцати с небольшим лет. Ольга оказалась в том же поезде, что и Марта Фукс.{109}

Браха Беркович могла рискнуть и скрыться, чтобы избежать депортации. Она выглядела достаточно «по-арийски», поэтому могла сойти за словацкую католичку. Ее не было дома, когда начались депортации. В 1942 году ее дом был довольно далеко от Братиславы, потому что их семью насильственно переселили в небольшой городок у северной границы с Польшей, в 160 км к югу от Освенцима.

Семья Брахи входила в число евреев[15], изгнанных из родных домов в Братиславе для освобождения места для арийцев. Берковичей переселили в Липтовски-Микулаш, где они все теснились в одной комнате на чердаке, а туалет находился несколькими этажами ниже. Вести жизнь без работы, почти без еды и без сбережений было унизительно.

В середине марта Браха решила снять желтую звезду и отправиться в Братиславу, чтобы навестить Ирену. Вернувшись из города, она узнала, что ее младшую сестру Катьку арестовала Глинкова гвардия, и что ее увезли в лагерь ожидания в Попраде. Браха верила обещаниям, что людей забирают просто на работы. Да и почему она не должна была в это верить? Германия и оккупированные территории действительно нуждались в рабочей силе.

Не готовая оставить Катьку одну перед пугающей неизвестностью, Браха отправилась в полицию и сама себя сдала. Рядовой полицейский тут же отвез ее в место сбора в Попраде.

– Только не сбегай, – сказал он полушутя. – А то у меня будут проблемы.

В Попраде уже были сотни девушек и женщин. Там была и девятнадцатилетняя девушка, с которой Браха познакомится позже, Алиса Штраус. Алиса была портнихой{110}.

Браху привезли поздно, и она чуть не пропустила отправку поезда{111}.

«Пора и словакам разбогатеть!» – Фердинанд Дюрчанский, словацкий министр внутренних и иностранных дел, февраль 1940 года

Собрать молодых евреев на принудительные работы было недостаточно. Гвардейцы «Патронки» их еще и грабили. Рене, дочь раввина, сказала, что словацкие нацисты «были хорошими учениками немецких учителей»{112}. По прибытии девушкам и женщинам приказывали сдать украшения, часы, ручки, деньги… даже очки. Чемоданы, которые были так тщательно собраны, тоже конфисковали. Их собрали в огромную кучу во дворе «Патронки». Некоторых женщин заставили подписать отказ от прав на собственное имущество и отказ от требований возмещения убытков в будущем{113}.

Ривка Паскус, которая впоследствии будет делить жилье с портнихами в Освенциме, додумалась использовать часы в качестве взятки, чтобы отправить брату письмо с предупреждением, чтобы тот «отдал все и бежал»{114}. Михаль Кабач, один из глинковских гвардейцев, позже признался, очевидно, без раскаяния, что гвардейцам разрешали забирать что угодно из чемоданов женщин. Сам он взял пару туфель, упаковал и отправил домой.

Иногда применение силы мужчинами над женщинами приобретало сексуальный характер. Некоторые гвардейцы учились в школе с девушками, над которыми теперь издевались{115}.

Эти взятки и конфискации были ничем по сравнению с государственными инициативами, цель которых состояла в извлечении выгоды от словацких евреев. Сначала евреев превратили в нищих изгоев, потом стали называть паразитами. Словацкое правительство создало идеальную для себя ситуацию: они могли и отвечать запросам немцев на рабочую силу, и активно лишать евреев собственности. Поэтому, когда немцы запросили 120 тысяч рабочих из Словакии в феврале 1942 года, президент Йозеф Тисо предложил им 20 тысяч евреев. Это предложение было принято и начались массовые депортации.

Офицер СС Дитер Вислицени отвечал за все сделки, связанные с депортацией и перемещением евреев. К марту 1942 года Вислицени узнал об окончательном плане касательно европейских евреев, обсужденном на печально известной Ванзейской конференции в январе того