Лазании и пересчитают по головам. Если обнаружится на одного человека больше, у страны будут дипломатические неприятности.

— Нам не нужно такое ООН, которое будет считать нас по головам. Мы создавали ООН не для того, чтобы она нас считала! — воскликнул вождь. — Если так пойдет дальше, мы ООН разгоним к чертовой матери.

— Не вы ООН создавали, не вам ее, молодой человек, разгонять, вас самого скоро…

— Вот, слышали?.. Уже переходит на личности. Потому что нет интеллекта, нет позиции, потому что слабость. Ладно, мне надоело общение с этим апологетом застоя. Я объявляю великий революционный лозунг Ыззег раззег Ыззег Ыге, что в очень вольном французском переводе означает делайте, что хотите. Я объявляю посадку всех желающих. Вперед на баррикады. Ура!

Толпа стремительно пошла по трапу. Посла Сало оттолкнул парень-оператор с камерой. Оттолкнувший еще и камеру наставил, чтобы запечатлеть для истории. Видно, Сало не любил сниматься в скандальных историях и стал закрывать физиономию толстенькими пальцами-сосисками. Выглядело это чрезвычайно смешно.

— Все равно самолет не взлетит! — орал ужаленный Сало. — Вы что, этого не понимаете? Авиакомпания лишится лицензии, если она нарушит правила. Это бесполезно. Это чистейший авантюризм. Вы, между прочим, создаете дипломатические проблемы не только для Москвы, но и для Лазании. Вы оказываете лазанийцам медвежью услугу.

— Ну ты… аналитик Госдепа США, профессор Принстонского и Оксфордского университетов одновременно… крыса ты канцелярская… чмо педальное. Как ты мне надоел…

Тут Вольфрамович ловко ухватил Сало двумя пальцами за нос. Посол не ожидал такого хода. Он начал мотать головой в разные стороны. Смотрелась сцена уморительно. Затем босс пнул посла и легко, пружинисто запрыгнул на трап.

— Встретимся в суде! — кричал ошалевший Сало. — Я этого так не оставлю!

— Встретимся, — ответил Вольфрамович, помахивая ручкой на самом верху трапа. — В военно-полевом суде, по громкому делу изменника Родины гражданина Сало. Приговор будет окончательным, не подлежащий обжалованию.

В салоне творилось уже привычное для рейса «Эйр Семаго» бордельеро. Пассажиры ругались, толкались, стюардессы кричали и плакали, пилоты не вмешивались, приберегая нервные клетки для полета. Но самое страшное другое: посол Сало был прав — рейс никто не собирался выпускать. Авиакомпания действительно не хотела иметь головную боль. Решила твердо не связываться с властями. Трап не убирали, Сало не уходил и совещался у трапа с какими-то мужчинами в галстуках. Затем подошла группа пограничников. Наконец Вольфрамовичу передали ультиматум: лишних из самолета убрать или… шансов никаких.

Наступил самый критический момент экспедиции. Вождь подозвал Алексея по кличке Берия и сказал ему тихо:

— Бери инициативу на себя. Скажи, что надо любыми путями выскочить в Лазанию. Поругай меня. Я тоже поругаю тебя.

Алексей удивленно поднял брови.

— Не удивляйся. Я не могу сказать людям: уходите, а ты можешь. Тебе все равно. Ты их сюда не звал. Дай умного, рассудительного. Тебе это легко, ты же умный.

Так в главных ролях пьесы появился еще один актер. Дебют прошел удачно. Берия поднял серьезный шум, но вел себя спокойно и рассудительно.

— У нас жесткий выбор: либо мы упремся рогом и никуда не улетим, либо пойдем на компромисс и улетим. Я считаю, надо пойти на уступки и лететь, — сформулировал Алексей. — В конце концов, главное — доставить груз.

Публика сперва возмущалась, потом затихла. Тут из первого салона выскочил Вольфрамович.

— Что? Бунт на броненосце «Потемкин»? Придется усмирять, — кричал он.

— Не надо никого усмирять. Надо выполнить их требования и улететь, — заявил Берия.

— Послушайте, вы, мальчик-гайдарчик, мы никуда отсюда не уйдем и дураков типа Сало слушать не будем.

— Владимир Вольфрамович, вы умный человек и прекрасно знаете, что нас не выпустят, не вы-пу-стят. Зачем вы всех дезориентируете? Давайте составим список тех, кто останется. Я лично готов уйти.

— Нет, — протянул вождь, — в таком случае уйду я. Если вы такой правильный, командуйте вы, товарищ Берия.

Семаго развернулся и легкой походкой вышел на трап. За ним механически потянулись народные массы. От уходящих Алексей услышал немало гадостей в свой адрес. Он не реагировал, он молчал. Кое-кого даже уговорил не уходить.

Босс шел, не разговаривая и не оглядываясь, в окружении большинства других пассажиров спецрейса, в сторону депутатского зала «Внуково», когда его окликнул Алексей:

— Владимир Вольфрамович, вы забыли свою сумку.

Семаго без единого звука развернулся и подошел к трапу. Алексей стоял на самом верху трапа с сумкой.

— Бросай, — скомандовал шеф.

— Ничего не разобьется у вас?

— Не разобьется. Я из хрустальных ваз не пью, употребляю по-пролетарски пластмассовые стаканчики.

Семаго поймал сброшенную сверху сумку, открыл ее, порылся и вдруг заорал:

— Где кожаный бумажник — подарок любимого дяди из Львова? Там же документы, деньги… Подлецы, мерзавцы, куда дели бумажник!

Вольфрамович в порыве бросил сумку и рысью взобрался по трапу, выкрикивая ругательства по поводу шпионов и диверсантов, которые засели повсюду.

Едва вождь скрылся в салоне, послу Сало сообщили по рации:

— Двадцать семь! Какие указания?

— Точно двадцать семь? Отвечаете? Ладно, можно, — утомленно сказал Сало.

Борт закрылся. Трап отъехал. Самолет начал рулить. Граждане на летном поле из числа уже бывших пассажиров рейса лишились дара речи.

— А сумка? А сумка-то его осталась! — выговорил с трудом кто-то.

— Какая к черту сумка! Он кинул нас, — завизжал какой-то псих. — Кинул как детей.

Обманутая толпа рванула к оставленной сумке. Начала ее потрошить, а там только… партийная литература — брошюрки, книжки, листовочки. Толпа рвала макулатуру на мелкие кусочки и топтала ее. На большее толпу не хватило. Самолет тем временем взлетел, взяв курс на Лазанию.

Принимали в солнечной стране сказочно. Сам король даже похлопал по плечу мужественных бойцов гуманитарного фронта. Кормили на убой, поселили в пятизвездочной гостинице. Повозили, показали достопримечательности. Словом, настоящий кайф. Назад вернулись под оркестр и телекамеры.

Пожалуй, с этого момента Семаго стал популярным на всю страну. Его узнавали на улице простые граждане, девушки просили автограф. Гуманитарная миссия принесла свои плоды. Некоторые, из числа не улетевших, правда, напрягались на маэстро и даже гадили противными статейками. Но сколько их, недовольных — ну десять, ну двадцать, ну тридцать человек. Что это в сравнении с десятками миллионов поклонников!

Глава 4.

Из истории губернии Черные Грязи

В губернии Черные Грязи было так много спиртовых и сахарных заводов, что казалось, жители губернии рождаются лишь затем, чтобы хлестать спирт и запивать его сладким чаем. Существование губернии было тишайшим. Весенние вечера были упоительны, грязь под луной сверкала, как антрацит, и единственным шумноватым местом было казино, где три с половиной