— Не вам одной, — отрезала Эмили Брент.

— Все это так невероятно, — сказала Вера. — И такбессмысленно.

— Я очень недовольна собой, — с жаром сказала мисс Брент. —И как я могла так легко попасться на удочку?

На редкость нелепое письмо, если вдуматься. Но тогда у меняне появилось и тени сомнения.

— Ну, конечно, — машинально согласилась Вера.

— Мы обычно склонны принимать все за чистую монету, —продолжала Эмили Брент.

Вера глубоко вздохнула.

— А вы и правда верите… в то, что сказали за завтраком? —спросила она.

— Выражайтесь точнее, милочка. Что вы имеете в виду?

— Вы и впрямь думаете, что Роджерс и его жена отправили натот свет эту старушку? — прошептала она.

— Я лично в этом уверена, — сказала мисс Брент. — А вы?

— Не знаю, что и думать.

— Да нет, сомнений тут быть не может, — сказала мисс Брент.— Помните, она сразу упала в обморок, а он уронил поднос с кофе. Да и негодовалон как-то наигранно. Я не сомневаюсь, что они убили эту мисс Брейди.

— Мне казалось, миссис Роджерс боится собственной тени, —сказала Вера. — В жизни не встречала более перепуганного существа. Видно, еемучила совесть.

Мисс Брент пробормотала:

— У меня в детской висела табличка с изречением: «ИСПЫТАЕТЕНАКАЗАНИЕ ЗА ГРЕХ ВАШ», здесь именно тот случай.

— Но, мисс Брент, как же тогда… — вскинулась Вера.

— Что тогда, милочка?

— Как же остальные? Остальные обвинения.

— Я вас не понимаю.

— Все остальные обвинения — ведь они… они же несправедливые?Но если Роджерсов обвиняют справедливо, значит… — она запнулась, мысли ееметались.

Чело мисс Брент, собравшееся в недоумении складками,прояснилось.

— Понимаю… — сказала она. — Но мистер Ломбард, например, сампризнался, что обрек на смерть двадцать человек.

— Да это же туземцы, — сказала Вера.

— Черные и белые, наши братья равно, — наставительно сказаламисс Брент.

«Наши черные братья, наши братья во Христе, — думала Вера. —Господи, да я сейчас расхохочусь. У меня начинается истерика. Я сама не своя…»

А Эмили Брент задумчиво продолжала:

— Конечно, некоторые обвинения смехотворны и притянуты зауши. Например, в случае с судьей — он только выполнял свой долг передобществом, и в случае с отставным полицейским. Ну и в моем случае, — продолжалаона после небольшой заминки. — Конечно, я не могла сказать об этом вчера.Говорить на подобные темы при мужчинах неприлично.

— На какие темы? — спросила Вера.

Мисс Брент безмятежно продолжала:

— Беатриса Тейлор поступила ко мне в услужение. Я слишкомпоздно обнаружила, что она собой представляет. Я очень обманулась в ней.Чистоплотная, трудолюбивая, услужливая — поначалу она мне понравилась. Я былаею довольна. Но она просто ловко притворялась. На самом деле это былараспущенная девчонка, без стыда и совести. Увы, я далеко не сразу поняла, когдаона… что называется, попалась. — Эмили Брент сморщила острый носик. — Меня этопотрясло. Родители, порядочные люди, растили ее в строгости. К счастью, онитоже не пожелали потворствовать ей.

— И что с ней сталось? — Вера смотрела во все глаза на миссБрент.

— Разумеется, я не захотела держать ее дальше под своейкрышей. Никто не может сказать, что я потворствую разврату.

— И что же с ней сталось? — повторила Вера совсем тихо.

— На ее совести уже был один грех, — сказала мисс Брент. —Но мало этого: когда все от нее отвернулись, она совершила грех еще болеетяжкий — наложила на себя руки.

— Покончила жизнь самоубийством? — в ужасе прошептала Вера.

— Да, она утопилась.

Вера содрогнулась. Посмотрела на бестрепетный профиль миссБрент и спросила:

— Что вы почувствовали, когда узнали о ее самоубийстве? Нежалели, что выгнали ее? Не винили себя?

— Себя? — взвилась Эмили Брент. — Мне решительно не в чемупрекнуть себя.

— А если ее вынудила к этому ваша жестокость? — спросилаВера.

— Ее собственное бесстыдство, ее грех, — вот что подвигло еена самоубийство. Если бы она вела себя как приличная девушка, ничего подобногоне произошло бы.

Она повернулась к Вере. В глазах ее не было и следараскаяния: они жестко смотрели на Веру с сознанием своей правоты. Эмили Брентвосседала на вершине Негритянского острова, закованная в броню собственнойдобродетели. Тщедушная старая дева больше не казалась Вере смешной. Онапоказалась ей страшной.

Доктор Армстронг вышел из столовой на площадку. Справа отнего сидел в кресле судья — он безмятежно смотрел на море. Слева расположилисьБлор и Ломбард — они молча курили Как и прежде, доктор заколебался. Окинулоценивающим взглядом судью Уоргрейва. Ему нужно было с кем-нибудьпосоветоваться. Он высоко ценил острую логику судьи, и все же его обуревалисомнения. Конечно, мистер Уоргрейв человек умный, но он уже стар. В такойпеределке скорее нужен человек действия. И он сделал выбор.

— Ломбард, можно вас на минутку?

Филипп вскочил.

— Конечно.

Они спустились на берег.

Когда они отошли подальше, Армстронг сказал:

— Мне нужна ваша консультация.

Ломбард вскинул брови.

— Но я ничего не смыслю в медицине.

— Вы меня неправильно поняли, я хочу посоветоваться о нашемположении.

— Это другое дело.

— Скажите откровенно, что вы обо всем этом думаете? —спросил Армстронг.

Ломбард с минуту подумал.

— Тут есть над чем поломать голову, — сказал он.

— Как вы объясните смерть миссис Роджерс? Вы согласны сБлором?

Филипп выпустил в воздух кольцо дыма.

— Я вполне мог бы с ним согласиться, — сказал он, — если быэтот случай можно было рассматривать отдельно.

— Вот именно, — облегченно вздохнул Армстронг: он убедился,что Филипп Ломбард далеко не глуп.