От Лены пахло потом, табаком и перегаром. Она раздела егопроворно, как опытная сиделка парализованного больного. Тело его покрылосьмурашками, температура в пионерских палатах не превышала плюс десяти градусов.Простыни были влажными. Он не сразу понял, что сейчас, сию минуту, с нимпроисходит именно то, о чем он давно и отчаянно мечтал, то, что он такподробно, так страстно описывал на бумаге. Правда, в главной роли выступал неон, а его партнерша. Она брала его, почти насиловала, грубо, властно, умело. Унее был богатый опыт, она хриплым отрывистым шепотом командовала, что емуделать, как повернуться, как двигаться. Он подчинялся. От нее исходил огненный,животный жар. Казалось, влажная простыня тихонько задымилась под ними.Корчилась и погибала в веселом огне проклятая девственность Олега Солодкина,как когда-то сгорала на стройке его маленькая невинная скрипочка.

Конечно, ему хотелось, чтобы все произошло совсем иначе.Была одна, заветная девочка Маша, которую он ни разу не окунул в поток своихлитературных откровений, на которую решался лишь иногда, искоса поглядывать налекциях. Она училась вместе с ним на сценарном. Тоненькие ножки и ручки, маленькоескуластое личико большой, мягкий бледный рот, яркие голубые глаза,светло-каштановые прямые волосы. Все. Ничего особенного, на актерском имелсяогромный выбор красоток. Но когда он исподтишка подглядывал за Машей налекциях, в курилке, в столовой, у него непонятно почему замирало сердце. Одинраз он решился пригласить ее к себе на вечеринку. Она вежливо, равнодушноотказалась.

Толстая Лена в самый ответственный момент материласьпротяжным басом. За стеной устали петь, болтали и смеялись. В хоре голосов Олегразличил Машин смех, закрыл глаза и попытался мысленно поменять этих двухженщин местами: Лену убрать в соседнее помещение, а сюда, к себе, на скрипучуюпионерскую койку, поместить хрупкую легкую Машу. Однако не получилось. Слишкомразные весовые категории. Маша продолжала смеяться за стенкой над чьим-тоанекдотом. Она умудрилась опять отказать ему, вежливо и равнодушно. Но затотеперь у него под рукой всегда была Лена, большая, опытная и безотказная. Емустал нравиться ее крепкий запах, тяжесть ее тела, матерщина, «Беломор». Онпродолжал, потихоньку от самого себя, поглядывать на Машу и женился на Лене.

Потом многие годы этот проклятый худенький образ преследовалего, мелькал в толпе, дразнил случайным сходством, таял, оставляя жар в груди имятный привкус во рту. Иногда он, закрывшись в комнате, просматривал старыеинститутские фотографии и с раздражением признавался себе, что делает этоисключительно для того чтобы освежить в памяти маленькое скуластое личико исветлые глаза в обрамлении угольно-черных ресниц.

Маша стала успешной сценаристкой. Он видел ее имя в титрахнескольких неплохих фильмов, встречал ее в Доме кино на премьерах, знал, чтоона вышла замуж, родила двоих детей, мальчика и девочку. Был в его записнойкнижке номер, по которому можно позвонить и услышать ее голос, иногда онзвонил, но молчал в трубку.

С Леной он развелся довольно скоро, потом была череда разныхженщин. Он знал про них только одно: они клюют на пятикомнатную квартиру, навысокопоставленных маму с папой. А сам по себе Олег Солодкин, некрасивый,неуспешный, безработный, никому не нужен.

После института он никак не мог найти свое место. Написалпару сценариев, что называется, на потребу. Ему казалось, это так просто —сочинить сюжет банальной мелодрамы для массового зрителя, однако получиласьскучная белиберда, и он сам отлично понимал это. Иногда писал и публиковалкритические статьи о чужих фильмах, какие-то бесформенные эссе, рассказики, ноникто не замечал его жесткого, смелого, оригинального стиля, его искренности,его таланта. Он оставался сыном уважаемой Галины Семеновны Солодкиной, и неболее.

На игрушечной фабрике, где работала Лилия Коломеец, о нейотзывались сдержанно, уважительно, известие о ее смерти вызвало удивление,печальные вздохи, возгласы: «Да что вы говорите! Ужа с какой!»

Капитан Иван Косицкий пил кофе, предложенный разговорчивоймолоденькой секретаршей. Из всех сотрудников, с которыми он успел побеседовать,секретарша Наташа показалась ему самой осведомленной, и потому он минутдвадцать терпеливо слушал подробный рассказ о том, почему у нас до сих пор не умеютделать хорошие игрушки, как для международной выставки реставрировали железнуюдорогу, принадлежавшую до семнадцатого года маленькому князю Трубецкому, и впаровозе нашли тайник, в котором был спрятан сапфир размером с голубиное яйцо,и как печально закончились все попытки создать российскую Барби.

— Мы, дураки, оплатили несколько рекламных сюжетов потелевидению, и нас обвинили в плагиате, компания «Мател» подала в суд.Получился чуть ли не международный скандал, представляете, нашей маленькойтихой фабричке был предъявлен иск на миллион долларов. Смешно. Однако пришелприказ из министерства, и нашу бедную куколку закрыли. Конечно, для ЛилиКоломеец это была просто беда. Она успела придумать целый гардероб, целыйкукольный мир. Знаете, как-то странно говорить о высоком искусстве, когда речьидет о такой ерунде, как куклы. Но Лиля действительно была настоящимхудожником. — Секретарша тяжело вздохнула. — Нет, все равно не верится, что ееубили. Дикость какая-то. У нее столько было идей, планов, такого второгохудожника у нас на фабрике нет и не будет. Знаете, есть люди способные, дажеталантливые, но ленивые, и толку от таланта никакого. А есть, наоборот,усидчивые, трудолюбивые, а вот с талантом худо. Вроде все хорошо, но чего-то нехватает. Вкалывает бедолага, старается, но радости это никому не приносит. УЛили было все. Редкое сочетание трудолюбия и таланта. Правда, я считаю, такнельзя. Она все-таки молодая, симпатичная… была… извините, — Наташа досталаплаточек и шумно высморкалась, — нет, не могу представить ее мертвой. Онастолько всего не успела, ни семьи, ни детей, работа и никакой личной жизни.

— Так уж совсем никакой? — покачал головой Косицкий.

— Ну, возможно, в юности что-то было… впрочем, точно я незнаю. Просто всем так казалось. Люди любят навешивать ярлыки. Она была оченьзамкнутым человеком, настолько замкнутым, что о ней даже не сплетничали. Ееперестали замечать. Поскольку она ни с кем не делилась подробностями своейличной жизни, решили, что таковой у нее просто нет. Только племянница, и большеникого на свете. В начале июня Лиля ушла в отпуск, сказала, что собираетсяпоехать вместе с племянницей в Болгарию на десять дней. Да, кажется, еще вначале мая она брала две недели за свой счет, заболела подруга ее матери.

— Как зовут, не знаете?

— Юлия Сергеевна, кажется. Фамилию Лиля не называла, но этоуже не важно. Старушка умерла. У нее оказался рак. После ее смерти Лиляизменилась, стала совсем мрачной, часто плакала. Конечно, не на людях, новсегда было видно по глазам.

— И все-таки кто-нибудь может знать фамилию этой женщины?