Нет, не зря говорят, что курение — опасно для жизни! Яоглянулся совершенно случайно.

Господин полицейский с очень польским именем и фамилиейвыглядел соответственно — будто пан с каких-нибудь старых карикатур илииллюстраций. Крепенький, с животиком, с пышными усами, коротконогий.

Но при этом мчащийся вслед за мной в знакомой «механической»манере полицейских-функционалов.

Я кинулся наутек. Полетела в пыль недокуренная сигарета,ветер перестал казаться прохладным, стал горячим. Дурак… идиот… расслабился…

— Эй! Эй, парень!

Голос вроде как доносился издали. Я оглянулся на бегу — иостановился.

Пан Кшиштоф Пшебижинский стоял посреди дороги, будто налетелс размаху на невидимую стенку.

Ага.

Я усмехнулся и вразвалочку пошел назад. Остановился метрах вдвадцати от полицая. Пан Кшиштоф мрачно расхаживал вправо-влево, будто голодныйтигр у решетки в зоопарке.

Решетка и впрямь была, только невидимая. Точнее, не веревка,а «поводок». Проклятие любого функционала.

— Далеко от функции? — спросил я любезно.

— Одиннадцать километров и шестьсот двадцать метров, —мрачно ответил Кшиштоф.

— Бывает, — кивнул я. — Ты что-то хотел спросить?

— Подойди поближе, — попросил полицай.

В ответ я обидно рассмеялся. Достал и закурил новуюсигарету.

— Слушай, парень… как там тебя…

— Кирилл.

— Тебя ж все равно поймают! — Пан Кшиштоф похлопал себя покарманам. — Эй… сигареты не будет?

Я достал из пачки половину оставшихся сигарет, переложил вкарман. В пачку запихнул подобранный с земли камешек — и бросил полицаю.

— Какое оскорбительное недоверие! — воскликнул Кшиштоф. —Тебе должно быть…

— Стыдно? — заинтересовался я.

Кшиштоф вздохнул, сел на корточки. Закурил. Горько произнес:

— Нет, ну ведь все равно тебя поймают… Такое учудить… никудатеперь не денешься. Против своих же братьев пошел!

— Да что ты несешь! — не выдержал я. Тоже присел. — Вы все —пешки! Вами управляют из другого мира.

— Из какого?

— Земля-один, Аркан. Они ставят на других мирах социальныеэксперименты!

— Слушай, а я и не знал. — Кшиштоф нахмурился. — Может,пойдем назад, в ресторан? Посидим, расскажешь мне все. Если нами и впрямькакие-то гады в своих интересах крутят… да что ж мы, не славяне?!

То ли я от природы наивен, то ли у полицейских есть дарубеждать — но несколько секунд я всерьез рассматривал эту мысль.

Лишь потом рассмеялся:

— Про славянское единство — ну, это перебор!

— Верно, — с досадой согласился Кшиштоф. — Но я подумал,вдруг прокатит?

Некоторое время мы курили, сидя друг напротив друга. Потом ясказал:

— Пойду, пожалуй. Передай начальству, что я конфликтовать несобираюсь, но и сдаваться не намерен.

— Передам, — согласился Кшиштоф. Как-то уж неожиданно легко.

— Мешает поводок, верно? — спросил я.

— Мешает. — Кшиштоф встал. — Поэтому я всегда делаю вид, чтоповодок натянулся загодя. Когда в запасе есть еще метров сто.

Я тоже вскочил. Напрягся. Успею? Успею… наверное.

— Ну поймай… если сможешь.

— А еще хорошо, — продолжал Кшиштоф, тихонько посмеиваясь, —когда зоны у полицейских перекрываются. Хотя бы чуть-чуть. Тогда можно сойтись,к примеру, втроем — и схватить любого самоуверенного придурка.

Они окружили меня с трех сторон. Дорогу к Эльблонгуперекрывал Кшиштоф, дорогу, по которой я шел, — женщина средних лет, с лицомсуровым, будто у кондуктора в автобусе; со стороны полей легким, грациознымбегом приближался молодой худощавый парень.

Впрочем, было понятно, что молодость и субтильность сложенияне помешают ему раскатать меня в коврик, вытрясти о колено и положить поддверь.

И даже если бы добрая девушка Марта решила мне помочь, какэто делают все симпатичные девушки во всех голливудских боевиках после того,как героя окончательно припирают к стенке, нас бы вместе отшлепали и поставилив угол.

Трое полицейских — это не шутки.

Я рванулся в поля, рассчитывая, что сумею проскочить междуженщиной и парнем — ну а Кшиштофу все-таки помешает поводок. Я не учел одного —отсутствие огнестрельного оружия, чуть ли не принципиальное им пренебрежение,вовсе не означало, что полицейский опасен лишь вблизи.

Кшиштоф взмахнул рукой — и камешек, тот самый, что я сдуруположил в пачку с сигаретами, ударил меня под колено. Нога мгновенноподломилась, и я упал. Стопа и голень онемели и покалывали, будто их засунули вледяное крошево.

— Я же говорил — никуда не денешься! — укоризненно крикнулКшиштоф. — Ну и зачем было заставлять себя калечить? Думаешь, мы злодеикакие-то? Думаешь, нам это приятно?

Они неторопливо сошлись надо мной, корчащимся даже не отболи — нога не болела, а просто не чувствовалась, — от бессилия и обиды. Трилюбопытные физиономии темными пятнами нависли надо мной. Вздумалось же мнеперекурить! Спасусь — брошу! Вот честное слово, брошу!

Парень несильно пнул меня в бок. И за это заслужил отКшиштофа подзатыльник:

— Ты что делаешь? Твое поведение недостойно культурногочеловека!

— Проверяю, не притворяется ли, — с обидой ответил парень.

— У меня не притворится, — с гордостью сказал Кшиштоф. — Я,если не в курсе, с двадцати метров стальным шариком дверцу автомобиля пробиваю!Насквозь!

Он протянул мне руку:

— Вставай.

Вам когда-нибудь доводилось валяться под ногами трехнедружелюбно настроенных граждан? Пусть даже и не стремящихся немедленнопереломать вам ребра?

Возможно, что и случалось, дело-то житейское. Тогда выпомните, что удовольствия в этом мало. А если не случалось — что ж, поверьте наслово. И не рвитесь проверить.

— Вставай, — повторил Кшиштоф. — Мы к тебе по-хорошему, самвидишь…

Конечно, я бы встал. Ну куда бы я делся?

В конце концов, получил бы пару пинков от молодого паренька— и встал.

Только в это мгновение на фоне темного неба мелькнуладлинная светлая жердь — и приложила пана Кшиштофа по затылку. Я впервые в жизниубедился, что «глаза вылезли из орбит» — это не фигура речи. Пан Кшиштофвыпучил глаза и тяжело рухнул оземь. А доска пошла на второй круг, смачноврезалась в физиономию молодого парня, с хрустом сломалась, после чего обломокстукнул по темени женщину-полицейскую.