— Знаю я и про Советский Союз, и про Андропова. Сажали — нуи правильно делали, — сказал я. — Разве коррупция — это хорошо? Ну а если бы унас кто-то в рабочее время в кино пошел… да какое там в кино, остановился бызадницу почесать, его бы Андрей Исаакович тут же пинком на улицу уволил!

Котя поперхнулся и некоторое время задумчиво смотрел наменя. Потом сказал:

— В какой-то мере, конечно… Но это к делу не относится. Вобщем — я был уверен, что стал жертвой КГБ. Что меня сводят с ума или простоиздеваются…

Мне хотелось спросить, с чего бы это вдруг КГБ стализдеваться над студентом. Но я испугался, что Котя снова пустится в нудные исовершенно не нужные мне воспоминания, и поэтому промолчал.

— Я шел мимо телефонной будки, — продолжал Котя. — И вдруг вней зазвонил телефон. Старый такой железный таксофон… в него надо было кидатьмонетку в две копейки… Считалось, что позвонить на него нельзя, что у него нетномера. Все знали, что на Западе в таксофон можно перезвонить, в фильмах эточасто показывали, а у нас почему-то нет. Но таксофон зазвонил… я подошел и снялтрубку.

Он замолчал.

— Тебе сказали адрес, куда явиться?

— Да. Я нашел странный домик — маленький двухэтажный домикиз красного кирпича с крышей, крытой железом. Он был зажат между двумяпанельными двенадцатиэтажками, представляешь? В то время у нас так не строили.Старые дома не щадили, снесли бы на фиг…

— И сейчас снесли бы, — заметил я. — Земля дорогая.

— На первом этаже там была лавка музыкальных инструментов, —продолжал Котя. — Я походил, посмотрел… и выбрал себе саксофон. Сам не понимаю,что на меня нашло. Но я вдруг понял, что это — мое… — Котя хихикнул. — Поднялсяна второй этаж, там был страшный бардак, окна побиты, штукатурка на полу,какой-то разваливающийся трухлявый диван… Я на него уселся — и стал играть. Уменя никогда не было музыкального слуха. Мама в детстве водила к знакомыммузыкантам, те ей сразу сказали — не надо зря мучить и ребенка, и пианино… Атут я сел и стал играть. Голодный, не понимающий, что со мной происходит, —сидел и играл. Часа через три ко мне пришел мой акушер…

Я больше не перебивал. Слушал про то, как Котя сталвыступать — иногда и в самых обычных, человеческих заведениях, но чаще — вресторанах и клубах, которые содержали функционалы. Он играл для функционалов идля тех людей, что пользуются нашими услугами. Так прошло полгода.

А потом Котя познакомился с куратором.

— Его звали Фридрих. Кажется, он был австрийцем. Оченьприятный мужик на самом деле… — Котя помолчал. — Не то чтобы мы подружились, новсегда приятно, когда тебя ценят… пусть даже за незаслуженный талант… Он обычноприходил с девушкой по имени Лора. Обычная девушка, не функционал… оченькрасивая. Очень.

Он снова замолчал.

— Ты его убил, — сказал я.

— Да.

— Из-за девушки?

— Да.

— Почему?

— Потому что вначале убил он. Лору. Когда узнал, что она емуизменила… со мной. — Котя усмехнулся. — Потом уже я узнал, что это был непервый ее адюльтер. И ко мне она всерьез не относилась. Фридриху, похоже,надоели непрерывные измены вперемежку с истериками. Он убил девушку… знаешь,это выглядело как сцена из старого фильма — сбросил ее со скалы. У меня наглазах. А потом очень спокойно сказал, чтобы я больше не поддавался на такиесоблазны… он же серьезный человек, ему не нравится быть рогоносцем… Он оченьлегко к этой ситуации отнесся. А я — нет. Я завелся. Как ты, когда убили Настю.Я кинулся на Фридриха, хоть и понимал, что ничего не сумею сделать… и вдругчто-то произошло. Я его просто-напросто задушил. Прижал к земле и задушил. Оночень долго не умирал. Пытался вырваться… — Котя замолчал. Потом продолжил: —Так куратором стал я. Ко мне… пришли. С Аркана. И объяснили, что раз ужуничтожил прежнего куратора, то теперь стану выполнять его обязанности. Ясогласился. Я был в ужасе, если честно.

— И часто куратору приходится?.. – Я не стал заканчиватьфразу.

— Я больше никогда и никого не убивал. — Котя помотал головой.— Нет. Никогда. Это… это делают акушеры или полицейские. Куратору… ну, самомуне нужно. Пост слишком высокий. А когда с тобой случилось… когда эта дураИванова убила Настю, а ты ее казнил… я запаниковал. Я решил, что всеповторяется. Что ты становишься куратором вместо меня. И попытался… извини. Ябольше не буду.

Некоторое время мы сидели молча — два голых дурака в бочкахс остывшей уже водой. Потом я сказал:

— Ясно. А скажи мне такую вещь, Котя… Я что, действительностановлюсь куратором?

— Не знаю. — Котя помолчал. — Но ты определенно приобрелкакие-то способности — раз сумел расправиться с акушером. А я… я своиспособности теряю.

И в голосе его мне послышалась легкая паника.

— Я тебе подарю саксофон, — сказал я. — Будешь лабать вресторане. А по ночам писать скандальный роман «Учительница пения». У тебя какраз самый возраст — предаваться эротическим фантазиям.

— Я ему предамся, — негромко сказали от двери. — Я ему такпредамся… Привет, Кирилл.

Повернувшись к двери, я потрясенно уставился на Иллан.

Да, конечно, я помнил, что они были вместе. И логично былопредположить, что вместе и остались.

— Простите, что помешала. — Иллан ухмыльнулась и бросила налавку у дверей стопку сероватых полотенец. — Но присоединиться мне как-тонеудобно, а послушать вас любопытно.

— Мы сейчас придем, — сказал Котя с легким заискиванием.Кажется, его статус куратора, уже явно знакомый Иллан, в их отношениях мало чтоизменил.

— Давайте, ребята. У меня тоже есть вопросы. — Илланпосмотрела на меня — и в ее глазах мелькнула боль. — Кирилл… моисоболезнования.

Я неловко кивнул и ответил:

— И мои… тоже.

Есть одежда, будто нарочно придуманная с целью статьвсеобщим мировым мерилом. К примеру — джинсы. Конечно, есть разница междупошитыми во Вьетнаме в четвертую, неофициальную смену «Wrangler» и украшеннымистразами от Сваровски «Dolche&Gabbana» (пошитыми, впрочем, все в том жеВьетнаме или в соседнем Таиланде). Но если отбросить крайности, то джинсы носятмужчины и женщины, миллионеры и нищие, манекенщицы и обладатели пивных животов.Отец когда-то мрачно сказал мне, что Советский Союз развалили джинсы, точнее,их отсутствие. Не знаю, может, он и прав, не представляю, как без джинсов можновообще жить! Я даже думаю, что джинсы — это та вещь, которой Америка наСтрашном Суде будет оправдываться за «кока-колу» и гамбургеры.

Есть одежда национальная, сувенирная. Это и любимаяукраинцами фофудья, и шотландский килт. Шотландцы упорно носят на торжественныхприемах юбки, молодые украинские краеведы возрождают в стране интерес кфофудье, но все это остается не более чем данью традиции.