– Зря вы, ей-богу. Я хотел как лучше, – сукоризной сказал он, крепко взял врача железными пальцами за горло. Второйрукой схватил беднягу за лоб, резко вывернул голову.

Хруст, треск. Неприятно.

Едва управился – лакей. Минуты не отсутствовал, скотина.

Сообщил:

– Собачатся все, орут «нальтя, нальтя!», а чего за«нальтя» такая…

Умолк, видя, что роли переменились: доктор, откинувшисьсидит в кресле, а судья склонился над ним.

– Помогать, – озабоченно сказал Зепп. –Доктёр плёхо.

Профессионально подготовленному агенту шею, как курице, несвернешь. Но на этот случай у капитана в кармане имелся отличный кастет иззакаленной стали.

Снова хруст, треск, только теперь еще и брызги кровиполетели.

Трупы фон Теофельс затащил под стол, больше было некуда.Стянул пониже скатерочку. Чтоб закрыть капли на полу, передвинул коврик.

Сойдет.

Теперь из гостиной направо, в раздевалку русской команды.

Там, natürlich[9] или, коли угодно, biensûr,[10] дежурил еще один «лакей». Впился глазищами,будто сверлами.

– Ошиблись раздевалочкой, сударь. Для господ судейотведена особая-с.

Зепп удивился, подошел ближе, правую руку держа за спиной.

– Quoi?[11]

– Заквакал, – вздохнул служивый. И показал в тусторону, где находилась комната для почетных гостей. – Там вашараздевалка, там. Туда пожалуйте!

Непонятливый иностранец лишь пожал плечами:

– Hélas, mon ami, l'habit ne fait pas le moine.[12]

– Чего-с?

– Я говорю: «Шпионов ловить – не карасей удить», –перевел ему Зепп и погасил изумление, вспыхнувшее в глазах агента, ударомкастета.

Война еще не была объявлена, а контрразведка противника уженесет ощутимые потери, думал он, затаскивая тяжелое тело в незанятый шкафчик.

Теперь, наконец, можно было заняться делом.

Судя по бумажке Рябцева, обозначенный крестиком тайникдолжен быть где-то вот здесь.

Несмотря на напряженность ситуации Зепп не удержался,прыснул.

Покойный поручик был человеком несимпатичным, но всвоеобразном остроумии ему не откажешь. Спрятал документ в единственное место,куда никто из русских не полезет.

Придвинув скамейку, фон Теофельс влез на нее и стал шаритьрукой по божнице.

Ага!

Богатый серебряный оклад иконы святого Николая утоплен встенной нише, но слегка подается. Так и есть. Позади образа прямоугольнаявыемка. А там – quod erat demonstrandum[13] – стояла желтаяпапка. Довольно тяжелая. Шутка ли, триста листов.

Из раздевалки Зепп заскочил в судейскую. Переодеватьсявремени не было. Просто накинул длинное летнее пальто и надел светлое кепи.

Он управился чуть быстрее, чем рассчитывал. До удараоставалась ровно минута. Ну, лейтенант-цур-зе, не подведите.

Крик и свистки, раздавшиеся на поле пятью минутами ранее,были вызваны событием, которое накалило страсти выше всякого предела. Немецкийфорвард Зальц, вновь пошедший на прорыв, попал мячом по руке защитнику. Поубеждению русской половины зрителей сделано это было нарочно. Мнения судейразделились.

Главный рефери Мак-Грегор говорил, что это не fair play[14] и что ни о каком penalty не может быть и речи. Итальянецспорил: прикосновение к мячу рукой в штрафной площадке в любом случаенаказывается одиннадцатиметровым. Чаша весов склонилась в пользу германцев,когда второй боковой судья, швед, заменивший Лафита, тоже заговорил о fairplay. Горячась, он объявил англичанину, что тот подсуживает русским и что обэтом будет написана реляция в Международную ассоциацию футбола. Мак-Грегордрогнул и ворча назначил-таки пенальти.

Это вызвало новый взрыв протестов. Капитан русской команды натрех языках – по-английски, по-немецки и по-французски – кричал:

– Нечестно! Васильчиков был повернут лицом к воротам!Он мяча даже не видел!

Но, приняв решение, рефери был уже непреклонен. Он сделалбарону фон Гаккелю предупреждение за препирательство, бешеными свисткамиразогнал футболистов по местам.

На двенадцатой минуте до конца матча призрачная надежда уйтиот неминуемого поражения рассыпалась в прах.

Тот же Зальц, лучший игрок германцев, поставил мяч наодиннадцатиметровую отметку.

Бледный Козловский обреченно ждал в воротах.

Садистская неторопливость немца была отвратительна. Онперекладывал мяч то так, то этак. Разминался. Зачем-то посматривал на часы.Соотечественники с трибун подбадривали его дружным скандированием.

Ни о чем кроме чести российского флага штабсротмистр в этуужасную минуту не думал. Он знал, что Зальц будет бить в один из углов, кудаголкиперу вовремя нипочем не допрыгнуть – сноровка не та. Шанс был всего один,мизерный. За мгновение до того, как нога немца коснется мяча, прыгнуть сопережением. Ну куда? Вправо или влево?

Вот и Романов сзади шептал:

– Корнеры, Лавр Констаниныч, корнеры!

У товарищей по команде лица были совершенно убитые. ФонГаккель нервно тер пальцами виски.

А проклятый немец всё тянул.

– Да бейте же, негодяй! – раздался с трибуныплачущий дамский голос.

Даже судья не выдержал. Подошел к Зальцу и пригрозил, чтоотменит пенальти. На это форвард вежливо возразил, что, согласно международнымправилам, имеет право подготовиться к столь ответственному удару и что он уже,собственно, был совершенно готов, но господин рефери его сбил.

Немец в очередной раз взглянул на ручные часы. На запястьепод рыжеватыми волосками синела татуировка – якорь.

– Na ja, gut,[15] – пробормотал Зальц ивдруг улыбнулся.

Увидев эту хищную улыбку, Алеша понял, что чуда не будет. Небыло сил смотреть, как наши ворота капитулируют перед германским натиском.