– Нет, мы с ним понимали друг друга. И уже обо всемпереговорили. Еще тогда. Раньше. Ты только сделай там все, как надо. В нужномместе… ну, в самом конце, они там друг за другом. Этого положишь за Ютиггой,если там есть каменный гроб этого Ютигги. Если нет, узнай, кто правил Куявиейдо Ютигги.

– Сделаю, – сказал Меклен бодро и в то же времяочень серьезно.

Он шагнул к голове Тулея, но наклониться не успел.Распахнулась дверь, за спинами военачальников раздался пронзительный вскрик.Они обернулись, Придон успел только увидеть, как Итания пролетела сквозь еговоинов, словно те были из тумана, упала на колени перед головой отца. Все сновавздрогнули от ее отчаянного крика.

Она схватила голову Тулея, прижала к груди. Из прекрасныхглаз хлынули потоки прозрачных слез. Лицо перекривилось в плаче. Она закричалажалобно:

– Ты его все-таки нашел и убил!..

Придон опустился на колени рядом с Итанией.

– Прости, – сказал он с глубокимраскаянием, – но это сделали не артане. Я искал его, чтобы пригласить напир. Потом – на свадьбу…

Она вскочила, голова отца оказалась на полу. Глаза ее былиполны бешеной ненависти. Придон встал, перед глазами мелькнула ее белая рука.Звук пощечины разнесся по всему залу. Военачальники замерли от такой дерзости.

– Врешь! – выкрикнула она.

Она ударила его с такой силой, что Меклен вздрогнул, аМеривой и Франк вопросительно посмотрели на Придона. У того на щекеотпечатались тонкие пальцы.

– Итания… – выговорил он сдавленнымголосом, – умоляю… Я не вру, поверь…

– Врешь! Пока был жив Тулей, жива и надежда наосвобождение!.. А ты… ты пустил по его следу всю свою армию! Ты нашел его итрусливо, подло, вероломно убил тайком…

Меклен вздрогнул и закрыл глаза, когда новая пощечинахлестко ударила по барабанным перепонкам. Под сводами дворца в страхе захлопаликрыльями и заметались белые голуби.

– Итания… его убили не артане вовсе!

– Ты все врешь! – выкрикнула она. – Тыстрашился Тулея, ибо он был… и оставался великим воином, не тебе чета!.. тыстрашился, что он вернется и отберет у тебя все завоевания!..

– Я не хотел его смерти, – сказал Придон отчаяннымголосом. – Я даже велел тут же казнить тех двух мерзавцев, что этосделали…

– Врешь!.. А если и убил, то лишь заметая следы!.. Какя могла, как я могла тебе поверить… Ты подлый, жестокий и вероломный…

Слезы бежали по ее лицу, она рыдала, в глазах была не толькоярость, но и отчаяние, боль, страх, и Придону страстно хотелось выхватить нож ис размаха вонзить в свое сердце, чтобы все прекратить, прекратить, остановить,сделать случившееся неслучившимся, но ведь не остановишь и вспять не повернешь,Тулей в самом деле убит, этого не изменишь, можно только попытаться изменить ееотношение…

– Итания, поверь…

Она повернулась и, захлебываясь в рыданиях, убежала из зала.Придон стоял как столб, в груди медленно нарастала тяжесть. Военачальникипотихоньку начали расходиться. Остались только Меклен, Меривой и Франк, ноПридон нетерпеливо мотнул головой:

– Оставьте меня.

Они ушли потихоньку, потом Меклен вернулся и забрал головубывшего тцара всей Куявии.

Она по-прежнему не покидала своих покоев, но поймала себя натом, что прислушивается к болтовне служанок, что причесывали ее и помогали содеждой. Они знали все, что делается во дворце и даже в городе, охотносплетничали, а она все пропускала мимо ушей… все, кроме упоминаний имениПридона.

О нем говорили много, говорили охотно. Вспоминали тот путь,который он проделал от одинокого искателя меча до грозного потрясателя ихземель, пересказывали про удивительный свет, что хлынул из спальни и дивноозарил весь город, говорили, что сейчас он угрюм и мрачен, ему страшатсяпопадаться под руку даже артане.

Ей было больно, но в сердце поднималось нелепое желание,встать и пойти к нему. Он сам нанес ей рану, он пусть и залечит, ведь он такоймогучий, он просто должен ее защитить, спасти, уберечь… Но это у его ног лежалаголова ее отца!

В дверь постучали, Итания решила, что кто-то из слуг, новошел Придон, каким-то образом усвоил это куявский обычай не входить без стука.Служанка сжалась, руки затряслись, она умоляюще взглянула на Итанию.

– Иди, – сказала Итания ровным голосом, –взгляни, готово ли на завтра новое платье.

Она выскользнула, как мышка, Итания запахнула рубашку нагруди, выпрямилась. Лицо ее стало бесстрастным. Придон остановился у двери,почерневший, худой, с ввалившимися глазами. На щеках и подбородке чернелагустая щетина, губы полопались, как от сильнейшего жара.

– Итания, – сказал он негромко, – я всеголишь зашел поблагодарить тебя…

Она помолчала, его голос звучит хрипло, очень ровно, словноон держится из последних сил, то ли готовый упасть от изнеможения, то ли вообщене помнит, во сне он сейчас или наяву.

– Ты своим теплом переломила отношение дворцовой челядик нам, артанам. Да и не только во дворце, ибо наших слуг жадно расспрашивают вовсем городе. И та мирная жизнь, что ты видела с башни, это благодаря тебе…

Она слушала молча, не шевельнув бровью. Он взглянул на неепросительно, она смотрела мимо, сказал негромко:

– Я велел отозвать все отряды, что разыскивали твоюсемью. Твоя мачеха пусть не страшится назвать свое имя. Ей стоит тольконазваться, она… сможет приказывать.

Она посмотрела в его лицо, но смолчала.

– Теперь, – продолжил он совсем уж не своимголосом, – если Иргильда захочет… уйти в Вантит… или в Славию… ей ничегоне грозит.

– Да, – сказала она мертвым голосом, – ничегоне грозит в этой огромной стране, где на каждом шагу отряды разбойников,мародеров, где всяк грабит и убивает… но нет силы, что остановила бы эти бессмысленныеи жестокие убийства мирных людей…

– Ей и ее людям, – ответил он мертвым усталымголосом, – достаточно назваться любому артанскому патрулю, и они будут поднадежной защитой. Если хотят, их проводят до любой границы. Если хотят,привезут сюда. Если скажут, оставят на месте.

– Да, – сказала она. – Моего отца тоже…оставили. Только одну голову привезли. Видимо, артане уже перестали верить наслово даже артанам.

Он стиснул зубы, боль пронзила его сердце, на лбу выступилаиспарина.

– И еще, – выдавил он из перехваченного судорогойгорла, – у твоего отца есть три брата, я сам слышал, как отец Тулея ставилих ему в пример… Пусть не опасаются за свои жизни. Они могут жить как хотят,где хотят. Никто не посмеет тронуть их земли, их вещи, их родных.

Она холодно промолчала. Он поклонился, отступил. Он былизмучен, она видела отчетливо, но сейчас в нем странное достоинство, словно ужепонял, ничто его вины не уменьшит, сам не пытался оправдаться, принял вину инес, не пытаясь избавиться. Даже поклонился с предельной вежливостью, нопо-артански, не забывая ни на миг, что он – артанин, который кланяетсятолько богу и женщинам.