— Точно.

Мы смотрели друг на друга, когда мимо на своей моторке вновьпронеслись три женщины, смеясь громче и махая руками энергичнее, чем прежде.Сладкие пташки юности, летящие на послеполуденных винных кулерах.[202] Мы имотсалютовали.

— Выжившим родственникам мисс Истлейк не придётсятревожиться насчёт получения лицензий на строительство на их новых земельныхприобретениях? — спросил Уайрман, когда успокоились волны, поднятые моторкой.

— Думаю, не придётся.

Он помолчал немного, кивнул.

— Хорошо. Отправить целый остров в сундук Дейви Джонса.[203]Меня устраивает. — Он поднял серебряный цилиндр, посмотрел на оранжевый буй,отмечающий местонахождение впадины на дне озера Фален, перевёл взгляд на меня.— Хочешь сказать слова прощания, мучачо?

— Да, — кивнул я, — но много их не будет.

— Тогда готовься. — Уайрман встал на колени, повернулся кборту, цилиндр оказался над водой. Солнце отражалось от полированного серебра —я надеялся, что в последний раз за ближайшую тысячу лет… но меня не покидаламысль, что Персе умела выбираться на поверхность. Проделывала это раньше и,возможно, смогла бы проделать и на этот раз. Даже из Миннесоты ей, так илииначе, удалось бы добраться до caldo.

Но я произнёс слова, которые держал в голове:

— Упокойся навеки.

Уайрман разжал пальцы. Послышался тихий всплеск. Мыперегнулись через борт и наблюдали, как серебряный цилиндр, отразив последнийблик солнца, плавно исчезает из виду.

Уайрман остался на ночь, потом на вторую. Мы ели стейки скровью, пили зелёный чай во второй половине дня, говорили о чём угодно, тольконе о недавнем общем прошлом. Потом я отвёз его в аэропорт, откуда он улетел вХьюстон. Там он собирался взять напрокат автомобиль. По его словам, чтобыпосмотреть страну.

Я предложил проводить его до контрольного пункта, но онпокачал головой.

— Не хочу, чтобы ты смотрел, как Уайрман снимает туфли передвыпускником школы бизнеса. Adios мы скажем здесь, Эдгар.

— Уайрман… — начал я и больше ничего не сказал. Перехватилогорло.

Он обнял меня, расцеловал в обе щёки.

— Послушай, Эдгар. Самое время для третьего действия. Тыменя понимаешь?

— Да.

— Приезжай в Мексику. Когда осознаёшь, что готов. И еслизахочешь.

— Я об этом подумаю.

— Обязательно подумай. Con Dios, mi amigo; siempre conDios.[204]

— И с тобой, Уайрман. И с тобой.

Я наблюдал, как он уходит, с сумкой на плече. Мне внезапновспомнился его голос в ту ночь, когда Эмери напал на меня в гостиной «Розовойгромады». Уайрман показал себя во всей красе: прокричал «cojudo de puta madre»,прежде чем вогнать серебряный подсвечник в лицо мертвяка. Мне хотелось, чтобыУайрман обернулся… и моё желание исполнилось. «Должно быть, поймал мысль», —сказала бы моя мать. Или сработала интуиция. Так сказала бы няня Мельда.

Он увидел, что я стою на прежнем месте, и его лицоосветилось улыбкой.

— Живи днём, Эдгар! — крикнул он. Люди поворачивались,смотрели на него.

— И позволь жить дню, — откликнулся я.

Он отдал мне честь, рассмеялся и ушёл. Разумеется, современем я поехал на юг, в его маленький городок, но, хотя он по-прежнему живётв своих изречениях (они для меня всегда в настоящем времени), больше я Уайрмананикогда не увидел. Он умер двумя месяцами позже на рыночной площадиТамасунчаля, когда торговался, покупая свежие помидоры. Я думал, у нас ещёбудет время, но мы всегда так думаем, не правда ли? Мы так часто обманываемсебя, что могли бы зарабатывать этим на жизнь.

В коттедже на Астор-лейн мой мольберт (с картиной, накрытойполотенцем) стоял в гостиной, где света было достаточно. Рядом, на столе скрасками, лежало несколько фотографий Дьюма-Ки, сделанных с самолёта, но япрактически на них не смотрел: видел остров во снах, и до сих пор вижу.

Я бросил полотенце на диван. На переднем плане моей картины(моей последней картины) высилась «Розовая громада», нарисованная такреалистично, что я буквально слышал, как при каждой набегающей волне под домомговорят ракушки.

У одной из свай (идеальный сюрреалистический штрих) бок обок сидели куклы. Слева — Реба, справа — Фэнси, которую Кеймен привёз изМиннесоты. Идея принадлежала Илли. Залив, по большей части синий в период моегопребывания на Дьюма-Ки, я нарисовал тускло и зловеще зелёным. Небо закрываличёрные облака. Они собирались в верхней части холста и уходили за него.

Правая рука начала зудеть, и памятное мне ощущениемогущества вошло и охватило меня. Теперь я видел свою картину глазом бога… илибогини. Я мог от всего этого отказаться, но такое давалось нелегко.

Создавая картины, я влюблялся в мир.

Создавая картины, я обретал цельность.

Какое-то время я работал, потом отложил кисть в сторону.Большим пальцем смешал коричневую и жёлтую краски, нанёс их на уже нарисованныйберег… чуть-чуть… словно поднялась лёгкая пелена песка, вызванная первымдуновением ветра.

И на Дьюма-Ки, под чёрными облаками надвигающегося июньскогоурагана, ветер начал набирать силу.

Почувствуйте, что картина закончена, а когда почувствовали —отложите карандаш или кисть. Всё остальное — только жизнь.

Февраль 2006 — июнь 2007

Я позволил себе определённые вольности с географиейзападного побережья Флориды и с его историей. Хотя Дейв Дэвис реальносуществовал и действительно исчез, всё, связанное с ним, — выдумка.

И никто, кроме меня, не называет внесезонные ураганы «Элис».

Я хочу поблагодарить мою жену, писательницу Табиту Кинг,которая прочитала один из первых вариантов рукописи и предложила важныеизменения: коробка из-под печенья «Суит Оуэн» — только одно из них.