и негромко, после чего мастер вернулся обратно. Забрался в фургон и принялся пересказывать остальным, о чём договорился.

– Удачно мы. Свадьбы у них скоро играют, а перед этим положено праздник устраивать. Местные уже деньгами скинулись и хотели на тракт послать кого из хугларов поискать. А тут мы сами приехали, – старейшина усмехнулся и посмотрел на новичков: – Ну, признавайтесь, кто из вас у святого Женезиу за пазухой родился? Нас наняли аж сразу на три дня, да ещё сверх обычных сборов пообещали доплатить.

Представление договорились давать на большом пустыре за окраиной деревни. Летом там был луг, сейчас же земля промёрзла, но снега ещё выпало мало. Да и тот помогли убрать сами селяне, заодно снабдив актёров горячей едой, лишь бы побыстрее начали. Впрочем, для первого дня программу сделали короткой – и отдохнуть надо, и не стоит сразу показывать всё, что умеешь. Иначе на следующий день зритель разочаруется. Дети прошлись по канату, Лейтис и чёрненькая Сойка станцевали пару простеньких танцев, парни минут десять пожонглировали факелами. А затем вышел «гвоздь» сегодняшней программы – атлет Уллехан.

Стоило появиться невысокому крепышу, несмотря на прохладную погоду одетому в сапоги и набедренную повязку, девушки и женщины в толпе ахнули. Атлет неторопливо прошёлся, чтобы все могли оценить его мускулатуру – густо натёртая жиром кожа хорошо её подчёркивала. Потом вернулся к площадке для выступлений и начал представление. Сначала тягал сделанные из обрубков брёвен гири, затем согнул в виде круга железный прут. Толпа опять ахнула, а один из молодых парней, тоже плечистый, но выше Уллехана на две ладони, пробурчал:

– Подстроено всё.

Атлет тут же отошёл в сторону и показал рукой – пробуй. Толпа зашумела, кто-то засвистел, раздались смешки. Красный как рак парень выскочил, скинул зипун вместе с рубахой и, красуясь мускулатурой, попытался легко и непринуждённо поднять гирю. Силы хоть и хватило, а знаний и сноровки – как всё сделать красивым рывком – не было. Парень тяжесть поднял, но выглядело это так неловко, что односельчане опять засмеялись. Уллехан же сунул парню в руки прут – разгибай. И вот тут крестьянин не смог поделать ничего.

Сдаваться парень не собирался. Одевшись, он попытался отыграться:

– Так это. Тяжысть я поднял. А прут он хитрый, с этим, как его? С фокусом. Попробуй на хорошем так сделай.

– Неси, – пожал плечами атлет.

Посланный в кузню мальчишка примчался мигом, подал дяде прут. Заметно толще прежнего, видимо, так подговорил соперник... Уллехан только усмехнулся. Село было большое и зажиточное, раз имело собственную кузню. Но прижимистое: кузнецы даже в глухих деревнях давно не плавили железо сами, а покупали готовые слитки с заводов и уже их перековывали. Здесь же явно имелось под боком неплохое месторождение болотного железа, вот крестьяне и решили: пусть косы и лемехи из него стачиваются быстрее, зато не надо платить за слитки. Прут может и выглядел страшно, но был куда мягче того, что Уллехан сгибал на представлении. Так что под удивленные и восторженные ахи атлет железку не просто согнул, а завязал узлом и вручил спорщику. Сразу же со всех сторон раздались поздравления атлету, а ещё хохот и улюлюканье односельчан: «Рано тебе в легионеры. А то сильнее меня нет в мире!» Парень бросил прут и сбежал. Кузнец железку поднял и уважительно вручил атлету: дарю на память.

После представления к Дермиду подошёл староста, насыпал денег от себя и довольно прокомментировал:

– Ну, спасибо вам. А то вбил дурак себе в голову, что солдатом должен стать. Чуть не в гывардию попасть. Побился об заклад, что нет никого сильнее. А коли найдётся, так как положено – женится и делом займётся.

Для ночёвки актёрам выделили один из отапливаемых амбаров – всё равно пока в декабре не начнётся сбор и переработка одной местной ягоды, он останется пустым. Вечером всё расселись рядом с небольшой, но жаркой печью и начали считать вырученные за выступление деньги. Когда глава труппы кинул последнюю монету и назвал сумму, парень-жонглёр восхищённо присвистнул и сказал:

– И пусть только хоть кто-то заикнётся, что мы взяли вас зря. Давно я такого не видел. А ведь ещё два дня…

Лейтис его оптимизма не разделила. Задумчиво она взяла одну монетку. Вспомнив показанный когда-то Ислуином простенький фокус, принялась её крутить в руках так, что на глазах удивлённых товарищей – мол, и так умеет, – монета то исчезала, то появлялась, причём за ухом, в рукаве или в волосах. Наконец, девушка сказала:

– Не то. Это сегодня повезло, местным нас сразу на три дня позвать приспичило. А надо сделать так, чтобы нас везде упрашивали остаться. А для этого… – она почесала кончик носа. – Мы выходим друг за другом как попало. Не думаем, как номера сочетаются. Не думаем, как воспримут зрители. Надо делать из представления спектакль…

Кто-то их актёров начал было возражать – мол, испокон веков играли и ничего, на хлеб хватало. На него тут же цыкнул мастер Дермид.

– А ну, тихо мне. Белка дело говорит. Ты сможешь придумать?

– Да тут особо уже и придумывать ничего не надо. Уже нашлись умные люди, как надо делать…

Старейшина многозначительно улыбнулся:

– Кажется, я догадался, с кем путешествовала одна Белка. Что же, послушать ученицу самого мастера Фера – это всегда на пользу делу. Думай. Успеешь – опробуем идею прямо здесь, на местных крестьянах.

***

В селе хуглары задержались не на три, а на четыре дня. Так всем понравился новый вариант представления. Им несколько раз намекали про «ещё пару деньков», но Дермид предпочёл уговоров не заметить. Как раз ударила оттепель, и актёры рассчитывали, пока тепло, добраться до какого-нибудь из городов уже в провинции Эллистон. Чтобы, когда вернутся холода и снег, ехать по имперским трактам.

На торговую дорогу дружно решили не возвращаться. Лишний крюк в обратном направлении. Один из хугларов, до того как присоединился к труппе, много путешествовал по здешним местам, неплохо изучил просёлки и тропы. Пообещал вывести караван напрямую к Стратброку или Биннсу… и потому фургоны неторопливо тащились по замёрзшему лесу. Ранний снег на дороге стаял, мёрзлая земля не раскисла, ехать было легко. Но под деревьями снег лежал почти везде, осевшими шапками и подтаявшими грудами. Пахло сыростью и межсезоньем. А ещё стояла тишина, и словно декорации высились тёмные стволы и голые ветки. Птицы и звери попрятались от непонятной погоды. От мерного покачивания тянуло в сон даже возниц…

Шестеро