— Что теперь? — Нюхач поворачивается к проселку иприпаркованной у крыльца патрульной машине. Он поднял кольт, держит его науровне правого уха. — Что… — Замолкает. Рука падает вниз. Рот открывается.

— Срань господня, — вырывается у Дока.

— Это твоя работа, Джек? — спрашивает Дейл. — Если да, то тыдействительно очень тщательно скрывал свои таланты.

Свет померк, потому что вырубку перед «Черным домом» накрылполог из пчел. Все новые и новые пчелы вылетают с просеки. Их мерное жужжаниеполностью нейтрализует гудение, которое издает дом. Рычание в лесу смолкает,исчезают и тени, мелькавшие между деревьями.

Голова Джека внезапно заполняется мыслями о матери и ееобразами: Лили танцует, Лили с сигаретой в зубах ходит за камерой перед съемкойключевой сцены, Лили сидит на подоконнике в гостиной, слушает, как Пэтси Клайнпоет «Крейзи армз», и смотрит в окно.

В другом мире она, разумеется, тоже была королевой, пусть идругой, а королеве по определению полагалась свита.

Джек Сойер смотрит на облако пчел, их миллионы, может,миллиарды, должно быть, в этот день опустели все улья Среднего Запада, иулыбается. Улыбка приводит в движение мышцы глаз, и скопившиеся слезы текут пощекам. «Привет, — думает он. — Привет, родные мои».

Низкое, приятное на слух жужжание чуть меняет тон, словноотвечая ему. Возможно, это лишь игра воображения.

— Зачем они здесь, Джек? — с замиранием в голосе спрашиваетНюхач.

— Точно не знаю. — Джек поворачивается к двери, поднимаетбиту, ударяет один раз, но сильно. — Открывайся! — кричит он. — Приказываю тебеименем королевы Лауры де Луизиан. И именем моей матери.

Слышится треск, столь громкий и резкий, что Дейл и Нюхач,морщась, как от боли, подаются назад. В верхнем правом углу появляется щель истремительно спускается вниз. Из щели вырывается неприятный, но знакомый Джекузапах: запах смерти, который встретил их в развалинах «Закусим у Эда».

Джек берется за ручку. Она легко поворачивается в его руке.

Он открывает дверь в «Черный дом».

Но прежде чем успевает пригласить всех войти, Док Амберсонначинает кричать.

***

Кто-то, возможно, Эбби, возможно, Ти-Джи, а может, туповатыйРонни Мецгер, дергает его за руку. Она чертовски болит, но это не самое худшее.Тот, что дергает его за руку, еще и издает какие-то странные звуки, какое-тогудение, и от него в голове все вибрирует. К тому же неподалеку что-то грохочет(Большая Комбинация, это Большая Комбинация), но это гудение!.. Какую же оновызывает боль!

— Прекрати, — бормочет Тай. — Прекрати, Эбби, а не то я…

Слабые крики просачиваются сквозь электрическое гудение, иТай Маршалл открывает глаза. У сожалению, ему не нужно время, чтобы понять, гдеон находится и что с ним произошло.

Он разом вспоминает все.

Тай держался, пока старик не умер, повиновался звучащему вголове голосу матери и сохранял хладнокровие. Но стоило ему начать звать напомощь, как паника вернулась и захлестнула его. А может, то был шок. Или паникана пару с шоком. В любом случае он потерял сознание, зовя на помощь. И какдолго провисел, подвешенный за закованную руку? По свету, проникающему в дверь лачуги,сказать невозможно, его яркость не изменилась. И от грохота и стонов огромноймашины тоже толку нет, Тай понимает, что они не замолкают ни на секунду. Каккрики детей и посвисты кнутов, которыми надсмотрщики поддерживают энтузиазмработников. Большая Комбинация никогда не останавливается. Она работает накрови и ужасе двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю.

Но гудение, это чертово электрическое гудение, эта самаябольшая в мире электробритва «Норелко»[129]… откуда оно? Что означает?

«Мистер Маншан поехал за моно, — раздается в голове голосБерни. Злобный шепот. — Монопоездом Конечного мира».

Страх холодной змеей вползает в сердце Тая. У него нет нималейших сомнений, что он слышит, как этот монопоезд в этот самый моментвползает под навес, построенный у дальнего конца Стейшн-хауз-роуд. МистерМаншан оглянется, ища взглядом своего мальчика, своего особенного мальчика и,не увидев его (и Берн-Берна тоже), отправится на поиски?

— Естественно, отправится, — бормочет Тай. — Это же ясно какбожий день.

Он смотрит на свою левую руку. Если бы не наручник, она самабы выскользнула из металлического кольца. Он тем не менее несколько раз дергаетрукой, но наручник только со звоном ударяется о кольцо. Второй наручник,который пытался достать Берни, когда Тай ухватил его за яйца, болтается нацепочке, наводя мальчика на мысли о виселице, которая высится у съезда наСтейшн-хауз-роуд.

И тут гудение, от которого слезятся глаза и ноют зубы, разомсходит на нет.

«Он выключил двигатели. Теперь ищет меня на станции, чтобыубедиться, что меня там нет. Убедится, и что потом? Знает ли он это место?Конечно же, знает».

Страх превращается в ужас. Берни бы все отрицал. Берни бысказал, что лачуга — его маленький секрет, его особое место, о котором никто неимеет ни малейшего понятия. В своей самоуверенности ему даже не приходила мысльо том, что его так называемый друг мог использовать лачугу и в собственныхцелях.

В голове вновь звучит голос матери, и на этот раз Тайдействительно уверен, что слышит мать. «Ты не можешь полагаться на кого-то еще.Они могут прийти вовремя, а могут и не успеть. Ты должен исходить из того, чтоони не успеют. Ты должен выбраться отсюда сам».

Но как?

Тай смотрит на старика, лежащего на пропитанном кровьюземляном полу, головой к двери. Мысль о мистере Маншане пытается отвлечь его:друг Берни спешит по Стейшн-хауз-роуд (или едет на своей тележке для гольфа),чтобы поскорее добраться до него и отвезти к аббала. Тайлер отгоняет эту мысль.

Она — шаг навстречу панике, а паниковать он больше не может.

Нет времени.

— Я не могу подтащить его, — говорит Тай. — Если ключ вкармане, я погиб. Дело закрыто, игра закончена, застегивай молнию ши…

Глаз цепляется за лежащий на полу предмет. Это мешокстарика, из которого он доставал шапку и наручники. «Если наручники лежали вмешке, ключ, возможно, тоже там».

Тай, насколько можно, вытягивает левую ногу. Результатнулевой. До мешка он не достает. Как минимум четыре дюйма. До мешка четыредюйма, а мистер Маншан приближается и приближается.