— Вы — жених Софии, — сообщила Джозефина.

Я признал верность этого утверждения.

— Но приехали вы сюда со старшим инспектором Тавернером.Почему вы приехали с ним?

— Он мой друг.

— Да? Он мне не понравился. Я ему ничего не скажу.

— О чем?

— О том, что я знаю. А я знаю очень многое. Мне нравится всезнать.

Она уселась на ручку кресла, продолжая внимательнейшимобразом изучать мое лицо. Я почувствовал себя как-то неуютно.

— Дедушку убили. Вы знаете?

— Да, — сказал я. — Знаю.

— Его отравили. Э-зе-ри-ном, — она выговорила названиелекарства очень старательно. — Интересно, правда?

— Пожалуй.

— Нам с Юстасом страшно интересно. Мы любим детективныеистории. Я всегда мечтала быть сыщиком. И сейчас я веду следствие. Собираюулики.

Это был, как я понял, премерзкий ребенок.

Девочка снова вернулась к интересующей ее теме.

— А человек, который пришел с инспектором Тавернером, тожесыщик, да? В книгах говорится — полицейских, переодетых в штатское, всегдаможно узнать по обуви. Но у этого полицейского обыкновенные замшевые ботинки.

— Все на свете требует перемен, — пробормотал я. Джозефинаистолковала это замечание по-своему.

— Да, — сказала она. — Думаю, скоро здесь произойдут большиеперемены. Мы переедем в Лондон и будем жить в доме на набережной. Мама давно обэтом мечтает. Она будет страшно довольна. А папа, пожалуй, бросит своюписанину. Раньше он не мог себе этого позволить. Он потерял кучу денег на«Иезавели».

— На Иезавели? — переспросил я.

— Да, вы не видели спектакля?

— О! Это спектакль! Нет, не видел. Я был за границей.

— Он не долго продержался на сцене, а точней, просто стреском провалился. Пожалуй, роль Иезавели не для мамы. А как вы считаете?

Я суммировал все свои впечатления о Магде. Ни в розовомнеглиже, ни в строгом костюме она не походила на Иезавель, но хотелось верить,что я был знаком еще не со всеми Магдами.

— Пожалуй, ты права, — осторожно согласился я.

— Дедушка сразу сказал, что спектакль провалится и что он несобирается вкладывать деньги в постановку пьески на религиозную тему. Но мамабыла страшно увлечена пьесой. Мне лично пьеса не особо понравилась. И ничегопохожего на библейскую историю. Я имею в виду, что в пьесе Иезавель вовсе нетакая злая, как в библии, — а страшно патриотичная и милая во всех отношениях.Это делало спектакль скучным. Кончался он, правда, хорошо: Иезавель выбросилииз окна. Только никакие псы ее тело за стеной Изрееля не ели. Жаль, верно? Вэтой истории мне больше всего нравится, как псы едят ее тело. Мама говорит,поставить эпизод с псами на сцене нельзя, но я не понимаю почему. Можно ведьдержать в театре дрессированных собак. — И девочка со смаком процитировала: —«И пошли хоронить ее, и не нашли от нее ничего, кроме черепа, и ног, и кистейрук». Интересно, почему псы не съели кисти ее рук?

— Понятия не имею, — сказал я.

— Трудно представить настолько разборчивых псов. Современныесобаки совсем не такие. Они едят абсолютно все.

Некоторое время Джозефина размышляла над этой библейскойзагадкой.

— Жаль, что спектакль провалился, — сказал я.

— Да. Мама страшно переживала. Рецензии были просто ужасные.Мама рыдала день напролет и запустила подносом с завтраком в Глэдис, и таотказалась у нас работать. Я чуть со смеху не лопнула.

— Насколько я понял, ты любишь драматические ситуации,Джозефина, — заметил я.

— Дедушкин труп вскрывали, чтобы установить причину смерти,— сообщила Джозефина.

— Тебе жаль, что дедушка умер? — спросил я.

— Не особенно. Я его не очень-то любила. Он запретил мнезаниматься балетом.

— А ты хотела заниматься балетом?

— Да, и мама тоже хотела, чтобы я занималась, и папа невозражал, но дед сказал, это мне совершенно ни к чему.

Девочка соскользнула с ручки кресла, сбросила тапочки ипопыталась встать на носки.

— Конечно, для этого нужны специальные туфли, пуанты, —пояснила она. — Да и в них иногда ноги стираешь до крови. — Она снова наделатапочки и небрежно поинтересовалась:

— Вам нравится наш дом?

— Не уверен, — ответил я.

— Теперь его, наверное, продадут. Если только Бренда незахочет остаться жить здесь. И дядя Роджер с тетей Клеменси теперь, наверное,отложат свой отъезд.

— А они собирались уезжать? — спросил я, слегказаинтересованный.

— Да. Во вторник. Куда-то за границу. На самолете. И тетяКлеменси купила удобный и очень легкий чемодан.

— Я не знал, что они собирались за границу, — сказал я.

— Никто не знал. Это их секрет. Они только хотели оставитьзаписку для дедушки. — Джозефина помолчала и добавила: — Но не приколотую кподушечке для иголок. Так оставляют записки жены, уходящие от своих мужей вочень-очень старых книгах. А в наше время это было бы глупо, потому что никтобольше не держит у себя подушечек для иголок.

— Да-да, конечно, Джозефина. А ты не знаешь, почему твойдядя хотел уехать?

Девочка бросила на меня косой хитрый взгляд.

— Пожалуй, знаю. Это связано с лондонским офисом дядиРоджера. Я подозреваю… Но не уверена… Он растратил какие-то деньги.

— Почему ты так думаешь?

Джозефина подошла ближе и горячо задышала мне в лицо:

— В тот день незадолго до смерти дедушки дядя Роджер сидел унего в комнате при закрытых дверях. И они говорили, говорили… Дядя Роджерговорил, что всегда был никчемным дельцом, что не оправдал дедушкиных надежд иего волнуют не потерянные деньги, а утраченное в глазах дедушки доверие. Дядябыл в ужасном состоянии.

Я разглядывал Джозефину со смешанными чувствами.

— Джозефина, тебе когда-нибудь говорили: подслушивать поддверями некрасиво?

Девочка энергично закивала.

— Конечно, говорили. Но если ты хочешь все знать, простоприходится подслушивать. Бьюсь об заклад, инспектор Тавернер подслушивает.