Выглядел он еще более зловещим, нежели прежде. Мы высадились у королевского павильона, фасадом обращенного к реке, и нас повели кружным путем по длинной неровной дороге. Пройдя через двое ворот, мы вышли на городскую улицу, где, судя по отвратительным запахам, располагался рыбный рынок. Нещадно палило солнце, нас окутывали духота и пыль, раскаленная земля обжигала ноги. Мы уже испеклись, задыхались от жары, когда наш провожатый, остановившись в конце этой ужасной улицы, подал знак, чтобы мы поднялись вслед за ним по трем разбитым кирпичным ступенькам. Из кармана своего выцветшего мундира он достал ключ, вставил его в замочную скважину и распахнул дверь. Мы увидели две маленькие комнатушки без окон. Ни кухни, ни уборной с ванной. Рядом с домом – ни клочка тени. Ничего не скажешь, «роскошное» жилище для английской гувернантки, приехавшей служить королевской семье Сиама!

И как красиво обставлено! Как изысканно убрано! В одной комнате на изодранной грязной циновке стоял отживший свой век безногий стол на опорах из двух стульев со сломанными подлокотниками – товарищей по несчастью. В другой – дешевая китайская кровать, большая, занимавшая все помещение. А матрас! Матрас – словно из больницы для прокаженных!

Мой словарный запас сиамских слов был невелик, но усвоила я их хорошо. С благодарностью вспомнила выразительное восклицание сестры первого министра, когда та бранила меня. И с ее многозначительным «май ди! май ди!» я повернулась к посланнику короля, взяла ключ, который он с глупой улыбкой протягивал мне, подхватила на руки сынишку, сбежала со ступенек и быстро пошла прочь – куда угодно, лишь бы подальше от этой мерзкой халупы. Остановилась, когда вдруг оказалась в самой гуще толпы полуголых мужчин, женщин и детей, с любопытством таращившихся на меня. Мне сразу вспомнилось мое приключение на мосту, когда я столкнулась с толпой отребья в цепях, и потому, охотно приняв помощь своего оскорбленного провожатого, я поспешила убраться подальше из этих гнусных окрестностей. Всю дорогу до дворца первого министра наш провожатый смотрел на нас с ехидной улыбкой – то ли извинялся, то ли злорадствовал. Благополучно доставив нас до места, он, все так же улыбаясь, снова отбыл, к нашему огромному облегчению.

Я прямиком отправилась к кралахому. Тот встретил меня сдержанной пытливой улыбкой, которая не могла не вызвать раздражения. В резких выражениях я сообщила ему через переводчика все, что думаю о предложенном мне жилище.

– Ничто не заставит меня поселиться там, – добавила я.

– Но ничто не мешает вам остаться там, где вы живете сейчас, – ответствовал Его Светлость c демонстративно холодным цинизмом.

Я поднялась с низкого сиденья, которое заняла, чтобы чувствовать себя более непринужденно, беседуя с кралахомом, поскольку тот сидел на полу. Не без труда обретя дар речи, заявила, что мне не подходят ни его дворец, ни та развалюха на рыбном рынке, и потребовала, чтобы мне и моему ребенку предоставили отдельное пристойное жилье в респектабельном районе. Мой гнев Его Светлость только позабавил. Надменно улыбаясь, он поднялся и откланялся, сказав напоследок:

– Не волнуйтесь, рано или поздно все образуется. – И удалился во внутренние покои.

У меня болела голова, пульс скакал, в горле ощущалось жжение. Изнуренная, отчаявшаяся, я проковыляла в свои комнаты и почти неделю пролежала там в горячке, днем и ночью мучимая жуткими видениями и кошмарами. Биби и добрая Куньинг Пхан заботливо ухаживали за мной, приносили восхитительно холодную воду c ароматом жасмина, которой поили меня и увлажняли мои виски. Когда мне стало лучше, я взяла за руку добрую языческую леди и, поглаживая ее мягкую ладонь, попросила – частично по-сиамски, частично по-английски – походатайствовать за меня перед мужем в том, чтобы нам выделили приличное жилье. Она погладила меня по голове, потрепала по щеке, словно беспомощное дитя, и обещала сделать все, что от нее зависит, одновременно умоляя, чтобы я проявила терпение. Но какое уж тут терпение! Я при каждой удобной возможности донимала Его Светлость разговорами о своем будущем пристанище и своих обязанностях, объясняя ему, что жизнь, которую я веду под его крышей, для меня невыносима, хотя я очень благодарна дамам из его гарема за внимание, заботу и участливость. С того времени непоколебимый кралахом был исключительно обходителен со мной. Тем не менее, когда, от случая к случаю, я поднимала этот больной вопрос, он с лукавой улыбкой вытряхивал пепел из трубки и отвечал:

– Да, сэр! Не волнуйтесь, сэр! Не нравится здесь, живите на рыбном рынке, сэр!

Апатичность и равнодушие этих людей удручали неимоверно. Терпением я никогда не отличалась, посему sang-froid [46] неторопливого министра меня безумно раздражало. Не теряя собственного достоинства, я делала все, чтобы привести его в ярость, но на мои попытки разозлить его он реагировал с полнейшим безразличием, и это тем более бесило, потому что он не притворялся.

Миновало уже более двух месяцев. Охваченная безысходностью, я погрузилась в изучение восточной культуры, находя удовольствие в том, что отвечаю кралахому его же оружием – пренебрежением. Он, со своей стороны, как будто вовсе не ведал о нашем существовании. Но как-то после полудня, к моему удивлению, Его Светлость удостоил меня визитом, похвалив мои успехи в освоении местного языка и мое большое сердце – чи яй, как он выразился. Его Величество крайне рассердило мое поведение в связи с домом на рыбном рынке, сообщил он и добавил, что нашел для меня занятие. За это я так сердечно поблагодарила его, что он изумился, заметив:

– Сиамские леди не любят работать. Они любят играть, любят спать. Почему вы не любите играть?

Я заверила его, что очень даже люблю играть, когда к тому расположена. Но в настоящий момент я не склонна развлекаться, потому как жизнь во дворце для меня утомительна, да и от Сиама в целом я тоже устала.

– Всего доброго, сэр! – только и сказал он в ответ на мою откровенность, как всегда загадочно улыбаясь.

На следующее утро в мои покои пришли десять сиамских юношей и одна девочка. Юноши были единокровными братьями, племянниками и прочими родственниками кралахома, девочка (ребенок девяти-десяти лет) – их сестренкой. Разумеется, я встретила этих несчастных детей без всякой надменности, а с искренней благодарностью, как утешение и благотворное наказание.

Миновал еще один месяц. Его Величество по-прежнему не давал о себе знать. Но личность первого министра начала вызывать у меня живой интерес. С каждой нашей встречей я все больше приходила в замешательство. Было очевидно, что все, кому случалось так или иначе общаться с ним, одновременно боялись и любили его. От кралахома исходила