аура некоей пассивной доброжелательности, что он, вне сомнения, сознавал и использовал как свое оружие. Как ему удавалось добиваться беспрекословного послушания и полностью контролировать народ, которым он правил отнюдь не жесткой рукой, а небрежно, как бы играючи, для меня оставалось загадкой. Однако его влияние и авторитет проникали во все уголки этого обширного, но пока еще неразвитого королевства – явление, которое медленно, но верно отпечатывалось в моем сознании. Я была всего лишь идущим мимо путником, издалека обозревающим широкую равнину человечества, но прекрасно видела, что эта земля методично возделывается рукой одного хозяина.

Глава VIII

Наш дом в Бангкоке

Оскорбленная, расстроенная, я распрощалась с долго лелеемой надеждой на обретение своего дома и без всякого энтузиазма посвятила себя повседневной рутине – изучению сиамского языка и преподаванию английского. И чем же увенчались все мои романтические мечты и горделивые устремления, побудившие меня согласиться на место гувернантки королевской семьи Сиама? Увы, двумя убогими комнатушками в халупе на краю бангкокского рыбного рынка! Меня не вдохновляла даже надежда на то, что я буду способствовать совершенствованию умов интересных детей, образование которых было вверено моим заботам. Я больше не находила в себе свежих сил и мужества, с каждым днем отчаивалась все сильнее и чувствовала себя все менее годной к выполнению простой задачи в рамках возложенной на меня миссии.

В то утро, когда я уже с глубочайшей болью в сердце готова была смириться, в мои комнаты без всякого предупреждения явилась добрая Куньинг Пхан. Она сообщила, что для нас наконец-то подобрали относительно сносный дом. Словами не описать, какой восторг я испытала при этой сладостной новости, с каким ликованием принялась благодарить вестницу. Мгновенно позабыв про свои обиды и горести, я обняла сына и осыпала его поцелуями. Лишь когда поступил приказ о моем переселении, я в полной мере осознала, сколь унизительна и оскорбительна была та жизнь, какую я вела во дворце первого министра. С невыразимой радостью я последовала за единокровным братом кралахома к нашему новому дому. Мунши вел за руку моего сына. Миновав несколько улиц, мы ступили в огороженный стеной двор, заваленный битыми кирпичами, камнями, известью, строительным раствором и прочим мусором. С одной стороны к стене примыкало высокое закоптелое здание какого-то склада, с другой – низкая дверь вела к реке, и в дальнем конце стоял дом под сенью нескольких красивых деревьев, склонявших свои ветви над верандой. Вполне живописный уголок. Правда, войдя в дом, мы увидели невообразимую грязь. Бедняга Мунши остолбенел от ужаса.

– Должно быть, это рай, – предположил он, когда мы только-только отправились к своему новому дому, который сам великий визирь подарил мемсаиб [47], желая удостоить ее чести. Теперь же Мунши проклинал свою судьбу и на чем свет поносил всех визирей. Я повернулась посмотреть, кому он адресует свои причитания, и увидела еще одного магометанина. Тот сидел на полу, внимая Мунши с выражением благоговейного почтения. Эта картина напомнила нам с сыном наш прежний дом, и мы оба от души рассмеялись. Осматривая новое жилище, мы насчитали в нем девять комнат. Некоторые нам показались вполне приличными и просторными. Ванная и кухня были оборудованы современными удобствами (правда, в восточном стиле). Было ясно, что мыло и вода помогут навести порядок и сделать дом пригодным для жилья. Биби и Луи, вдохновленные, быстро положили конец стонам Мунши, попросив, чтобы он, взяв себе в помощь своего восхищенного друга и двух китайцев-кули, принес воды. Однако ведер не было. Я дала Мунши несколько долларов, и он с мусульманским смирением, покоряясь каждому новому повороту судьбы, отправился искать необходимую утварь. Брат кралахома уселся на перила веранды и, устроившись поудобнее, надзирал за происходящим. Мой сын в своем «фартучке», желая быть полезным, в радостном возбуждении выскочил на улицу. А я села и принялась обдумывать план уборки.

С чего начать? Хороший вопрос. Здесь была сущая помойка: грязь, самая разнообразная и мерзопакостная, скопилась в огромных количествах – смотреть страшно. Эти авгиевы конюшни словно напрашивались на то, чтобы за их очистку взялись со всей дикарской свирепостью. Внезапно я встала, грозно тряхнула головой, глядя на брата первого министра, который с веранды уже переместился в комнату. Прошествовав через разбитую дверь, я повесила шляпу и накидку на ржавый гвоздь, сменила свой опрятный полутраурный наряд на старый халат и принялась яростно рвать гнусную дырявую циновку, своими язвами оскорблявшую и без того загаженный пол.

Вскоре вернулся Мунши со своим новым другом. Они принесли с полдесятка ведер, но вместо кули их сопровождала миловидная сиамская леди, миссис Хантер, жена секретаря первого министра. В помощь нам она привела своих рабов и принесла для пола несколько рулонов свежей душистой китайской циновки. Как же быстро грязь была вычищена, хлам выброшен, и замызганные комнаты засияли как новенькие! Метлы обнажили пол, который был погребен под слоем вековой пыли, побелка затушевала кровавые пятна от бетеля, которым были заплеваны стены.

Мунши, явно отведав дешевой подделки под ширазское вино, теперь в слезливом настроении сидел на крыльце, горюя по своему дому в Сингапуре. Я решительно отправила его на поиски Биби, кроватей и коробок. Брат кралахома исчез, наверняка испугавшись метел.

Свежая душистая циновка; стол – не слишком низкий, чтобы смотреться изящно, не слишком высокий, чтобы быть полезным; пара кресел, создающих уют; пара серебряных подсвечников, привлекающих своей безыскусной оригинальностью; изрядная коллекция хороших книг; пианино – вместилище музыки, – только что извлеченное из дорожного контейнера; удобная детская кроватка, льнущая к своей более широкой «матери»; в окно льется солнечный свет, золотом разукрашивая комнату, привнося в атмосферу дома нотки радости и веселья.

Я самозабвенно трудилась до заката, пока веранду не исчертили длинные тени от косых лучей заходящего солнца. Потом появилась довольная Биби. Она принесла суп и лакомства, приготовленные с помощью какого-то бомбейца. Луи сладко посапывал в пустой комнате, где в благоуханной чистоте его внезапно сморил сон. Лицо и руки у него были чумазые, как у любого здорового энергичного мальчишки. Я торжественно перенесла сына на его мягкую постель, пригладила волосы, а затем переоделась в свое королевское одеяние из сиреневого муслина, приготовившись царствовать в собственном дворце.

Я стояла и с улыбкой озирала свое маленькое великолепие, а в памяти теснились далекие картины прошлого. Мягкие теплые колени, на которые я любила класть голову; красивое, задумчивое, одухотворенное лицо, полнящееся любовью; глаза, чей глубокий спокойный свет никогда не омрачала тень недоброжелательности; губы, ласково напевавшие песни о далекой счастливой земле; ощущение уюта, надежды, силы, смелости, торжества,