Рыба оказалась сыроватой, а картофель был просто недопечен.Митч ковырял вилкой в тарелке, медленно поедая свой салат и слушая рассуждениясвоего патрона о других обедающих в зале. Вон за тем большим столом сидит мэр,с каким-то японцем. За соседним столиком – один из банкиров фирмы. Там дальше –кое-кто из коллег по профессии. Митч заметил, что ели все увлеченно и в то жевремя со значимостью, как, собственно, и должны такие люди есть. Атмосфера быласамая что ни на есть пуританская. По словам Эйвери выходило, что каждый изобедающих являлся весьма серьезной личностью как в своем деле, так и в городе.Эйвери был здесь дома.

Они оба отказались от десерта и заказали кофе. Митч долженбыть на своем месте не позже девяти часов утра, объяснял ему Толар, раскуриваядлинную тонкую золотистого цвета сигару. Секретарши приходят к восьми тридцати.Заканчивается рабочий день в пять часов пополудни, но никто не работает восемьчасов в день. Он сам, например, приходит к восьми и редко уходит раньше шести.Он может позволить себе вписывать в свои счета по двенадцать часов каждый день,вне зависимости от того, сколько часов он фактически был занят работой. Пятьдней в неделю по двенадцать часов. По триста долларов в час, В течениепятидесяти недель. Девятьсот тысяч долларов в год. Такова его норма. Правда, впрошлом году он дотянул только до семисот, но тому были причиной обстоятельстваличного характера. Фирму не волнует, придет Митч в шесть утра или только вдевять, если работа будет сделана.

– А во сколько открывают здание? – спросил Митч.

– У каждого есть свой ключ, так что прийти и уйти можно влюбое время. Меры безопасности соблюдаются очень строго, но охрана давно ужепривыкла к трудоголикам. Некоторые из привычек сослуживцев вошли в легенду.Виктор Миллиган в молодости работал по шестнадцать часов в день, семь дней внеделю, и так до тех пор, пока не стал компаньоном, после чего прекратилработать по воскресеньям. У него случился сердечный приступ, и он был вынужденпожертвовать и субботами. Лечащий врач посадил его на диету: не более десятичасов в день, пять дней в неделю, и с тех пор он чувствует себя совершеннонесчастным. Марти Козински знал в лицо и по именам всех уборщиц. Он приходил кдевяти, поскольку хотел завтракать вместе с детишками. А уходил в полночь.Натан Лок притворяется, что не может нормально работать после приходасекретарш, и вот он является к шести. Это будет просто позором – прийти позже.Вот перед вами старик, которому шестьдесят один год и который стоит десятьмиллионов долларов. А ведь он работает с шести утра до восьми вечера пять днейв неделю, да еще прихватывает половину субботы. И что же – уходить на покой? Даон тут же умрет.

Ты можешь приходить и уходить, когда захочешь, никто небудет смотреть на часы. Лишь бы дело делалось.

Митч сказал, что все понял. Шестнадцать часов в день? В этомнет для него ничего нового.

Эйвери похвалил его новый костюм. Неписаное правило в одеждевсе-таки было, и Митч его усвоил быстро. У него есть неплохой портной, сказалЭйвери, старенький кореец, его можно будет рекомендовать Митчу позже, когда онокажется в состоянии оплачивать такие счета. Какие? Полторы тысячи за костюм.Митч сказал, что подождет годик-другой.

Извинившись, их беседу прервал адвокат какой-то крупнойфирмы. Он обратился к Толару с выражением сочувствия и расспросами о семьяхпогибших. В прошлом году ему пришлось вместе с Джо Ходжем работать по одномуделу, и он до сих пор никак не может поверить. Эйвери представил его Митчу.Оказывается, тот тоже был на похоронах. Они сидели с Толаром и ждали, когда этотнезваный гость уйдет, но он все говорил, говорил, все сожалел и сожалел. Былоясно, что ему хочется узнать подробности. Поскольку Эйвери молчал, тот наконецубрался.

К двум часам обедающая знать города уже выпустила все пары,зал пустел. Эйвери подписал чек, и метрдотель проводил их до выхода. За рулемлимузина их терпеливо дожидался водитель. Митч потянул на себя заднюю дверцу иразвалился на мягком кожаном сиденье. Разглядывая проносящиеся мимо здания иавтомобили, спешащих куда-то пешеходов, он вдруг подумал: а многие ли из нихсидели в лимузине? Или были гостями Манхэттен-клуба? Сколько человек из нихразбогатеют через десять лет? Он улыбнулся своим мыслям и почувствовал себясовсем хорошо. Гарвард находился от него за тысячу миль. И никаких долгов! А Кентуккибыл просто на другой планете. Прошлого для Митча не существовало. Он родилсятолько что.

Уже знакомая ему женщина-декоратор ждала его в кабинете.Эйвери извинился и попросил Митча прийти к нему в офис через час – пораприниматься за дело. Женщина принесла с собой альбомы с образцами мебели ипрочего. Он попросил ее высказать свое мнение, выслушал его с посильным длясебя интересом, а затем доверительно объяснил, что полностью полагается на еевкус, что заранее одобряет сделанный ею выбор. Ей понравился письменный стол извишневого дерева, без всяких ящиков, легкие стулья с подлокотниками, обтянутыетемно-коричневой кожей, и дорогой восточный ковер. Митч назвал все этовеликолепным.

Она вышла, и Митч уселся за старый письменный стол, которыйпрекрасно выглядел и полностью бы его устроил, но нет, поскольку им ужепользовались, он не мог считаться достаточно хорошим для нового юриста фирмыБендини. Офис его был размером пятнадцать на пятнадцать футов, с двумя большимиокнами, выходившими на север. Из окон открывался вид на такие же окна второгоэтажа соседнего старого здания. Ничего захватывающего. Правда, если вытянутьшею, в уголке окна можно было увидеть полоску реки. Оклеенные обоями стенысовершенно голы – кажется, она выбрала какую-то гравюру? Митч решил, что стена,которую он видит перед собой, сидя за столом, будет его стеной: на ней в рамкахбудут висеть его дипломы, лицензии и прочее. Для сотрудника кабинет его был нетак уж и мал, гораздо больше тех комнатушек, в которых сидели новички в Нью-Йоркеи Чикаго. Пару лет можно проработать и здесь. Затем перебраться в другой, сприличным видом из окна. Ну, а потом в “угол”, в “кабинет власти”.