— Да, это не исключено. Поэтому мы должны поступитьтак, как они не ожидают.

— А как насчет того, чтобы вообще туда не ходить?Ручаюсь, они этого не ожидают.

— Или, может быть…

— Джен повернулась и коснулась моих волос, отвела всторону прядь моей длинной, зачесанной на сторону челки. Она коснулась моейщеки, и я почувствовал под кончиками ее пальцев биение собственного сердца.

— Лысый видел тебя только несколько секунд, —сказала она. — Думаешь, узнает, если увидит снова?

Я попытался говорить так, будто прикосновение Джен неоказывает на меня никакого воздействия:

— Конечно. Ведь мы только что узнали, что люди — этомашины для превращения кофе в распознавание лиц.

— Да, но здесь было довольно темно.

— Он видел нас на лестнице в солнечном свете.

— Но там свет слепил и у тебя не было твоей новойпрически.

— Моей новой чего?

— В приглашении на вечеринку говорится: «Одеждапарадная, предпочтительно в черном». Бьюсь об заклад, в смокинге ты будешьвыглядеть совсем по-другому.

— Бьюсь об заклад, если мне еще физиономию намять, тоуж точно буду выглядеть по-другому.

— Брось, Хантер. Неужели ты не хочешь преобразиться?

Пальцы Джен взяли меня за подбородок, мягко повернув головутак, чтобы можно было посмотреть на меня в профиль. Ее взгляд задержался,настолько сосредоточенный, что я почти физически ощущал его. Я повернулся изаглянул ей в глаза, и словно что-то вспыхнуло между нами в темноте.

— Я думаю — короче и светлее, — заявила Джен,удерживая мой взгляд. — Знаешь, я спец по части окраски.

Я медленно кивнул, так что кончики ее пальцев скользнули помоей щеке. Она опустила руку и снова посмотрела на мои волосы. Как всякиймало-мальски серьезный фирмоненавистник, Джен наверняка стригла и красила своиволосы сама. Я представил, как ее пальцы массируют мой влажный череп, и понял,что спорить больше не о чем.

— Что ж, — сказал я, — если им хочется, онивсе равно найдут меня, рано или поздно.

— А раз так, — Джен улыбнулась, — то лучшевыглядеть на все сто, когда это случится.

— Что ты обычно надеваешь на официальные вечеринки?

— Официальные? Все, что угодно, без галстука. У меняесть рубашка с воротником под Неру. Она и черный пиджак, я думаю.

— Ну да, как раз в твоем духе. Нет уж, чтобы получилсяне-Хантер, мы идем за бабочкой.

— За какой еще ба…?

— Это недалеко.

Мы зашли в хорошо известный магазин, ассоциирующийся спарадами в День благодарения и фильмами с Санта-Клаусом. Вообще-то, местечко неиз тех, куда ходят за покупками люди вроде меня и Джен. Но, как я понял, вэтом-то и была фишка. Мы делали покупки для не-Хантера.

Этот чувак, не-Хантер, носил галстуки-бабочки. Онпредпочитал хрустящие, накрахмаленные белые сорочки и изысканные шелковыежилеты. Не-Хантер, похоже, не знал, что снаружи лето. Да и откуда ему знать,если он переезжал из одной денежной тусовки в другую на лимузине скондиционером. Такому самое место на вечеринке у этих «Хой Аристой».

И уж конечно, в облике не-Хантера нет ничего, что могло бысвязать его с тем Хантером, сотовый телефон которого попал в чужие руки.

Короче, чтобы выследить «антиклиента», мне предстоялопревратиться в «антисебя».

Однако настоящий я пытался сопротивляться. Особенно при видеярлычка с ценой.

— Ого. Здешние пиджачки тянут на тысячу баксов.

— Да, но мы можем в понедельник все вернуть и получитьденьги обратно. Модные фотографы все время так делают. У тебя ведь естькредитка?

— Есть.

Мне этот план — взять вещь с возвратом — казался слишком ужрискованным, но у инноваторов обычно напрочь отсутствует ген оценки риска. Дженв каком-то трансе бродила по проходам между полками и вешалками, ее пальцыпробегали по материалу дорогущих тканей, совершенно не похожих на все то, чтосоставляло обычную одежду племени жителей Нью-Йорка.

Остановившись, она покрутила стенд со сногсшибательнодорогими галстуками-бабочками, и тут ее радар уловил гудение моих натянутыхнервов.

— Расслабься, Хантер. У нас еще четыре часа доофициального начала вечеринки, значит, пять, прежде чем кто-нибудь придет. Внашем распоряжении целый день на то, чтобы тебя одеть.

— А как насчет того, чтобы одеть тебя, Джен?

— Я думала об этом. — Она кивнула,вздохнув. — Если мы заявимся вместе, нас будет слишком легко узнать. Такчто я поищу, пожалуй, какой-нибудь альтернативный вариант маскировки.

— Стоп! Разве мы не вместе идем?

— Вот смотри: по-моему, неплохо.

Она вытащила двубортный пиджак, имеющий фактуру шероховатойгибкой бумаги — блестящая черная синтетика, которая вбирала свет из помещения.

— Вау, супер!

— Ты прав. Как раз в твоем стиле.

Она задвинула пиджак обратно.

— Нам нужно что-то, что не особо стильное. Не оченьброское.

— В смысле? Ты считаешь, что я чересчур выпендриваюсь?

Джен отвернулась от полок и поймала мой взгляд.

— Как раз в меру, — смеясь, промолвила она идвинулась дальше вдоль рядов мужской одежды, предоставив мне размышлять над еесловами.

А кончилось тем, что я задержался перед тройным зеркалом и,увидев себя в нескольких непривычных ракурсах, пришел в ужас. Неужели этаубогая рожа и есть я? Быть того не может, и такой лопоухий! И профиль не мой, ис чего это моя рубашка так измялась на спине?

Лишь потом я обратил внимание на то, во что одет. Выходя наохоту за крутизной, я обычно становлюсь невидимым в вельвете, спортивномприкиде или великолепии сухой чистки, однако сегодня утром подсознательноскользнул в свою реальную одежду. Вельвет без бренда заменили свободные черныебрюки, вместо обычной великоватой, цвета высохшей жвачки футболки появиласьсветло-серая майка, под открытой черной рубашкой с воротом. Неудивительно, чтомои родители это заметили, но они каким-то манером еще и прочли эти знаки, чтовылилось в совершено неожиданный для меня вопрос мамы о Джен, сильно ли она мненравится.

Неужели я так очевиден для всех? Может быть, я действительнослишком нарочит?

— Я думаю, это подойдет. — Джен появилась за моейспиной, отразившись разом во всех зеркалах.

С одной ее руки свисали вешалки. Я забрал их у нее, словновозвратившись во время, когда мама брала меня за покупками, и точно так жесомневаясь в результате.

— А ты уверена, что нам не следует замаскироваться подофициантов или что-то в этом роде?