— Ага, правильно. Как в «Миссия невыполнима». (Под этимона имела в виду телевизионное шоу, а не кинематографический бренд, так что этоназвание я пропустить могу.)

Она привстала, взъерошила мне волосы, проверила угол взеркале и улыбнулась.

— Посмотри на себя в последний раз, Хантер. Сегоднявечером ты себя не узнаешь.

— Будет щипать, — сказала Джен.

Так оно и вышло. Еще и жгло.

Кислотный отбеливатель — великий разрушитель. Понимаете,каждый из ваших волосков защищен внешним слоем, который называется кутикулой исодержит пигмент, придающий волосам цвет. Цель осветления заключается в том,чтобы разрушить эти кутикулы настолько, что выпадает весь пигмент. Делобыстрое, но грубое, как содрать или продырявить оболочку. После этого, когда выпродолжаете краситься, часть краски смывается всякий раз, когда вы принимаетедуш. Так сказать, вытекает в дырки.

Я знал все это, но только теоретически, потому что всегдаподкрашивал волосы темнее, а не осветлял. Так что когда Джен начала втирать мнев волосы кислоту консистенции зубной пасты, я оказался к этому не готов.

— Жжется!

— Я предупреждала.

— Да, но… ой!

У меня было ощущение, будто тысячи комаров впились в моюголову. Как будто мои волосы подожгли.

— Ну как?

— Как будто… кислоты на голову налили.

— Прости, я использую раствор максимальнойконцентрации. Нам нужно быстрое и радикальное преобразование. Но не бойся, вследующий раз будет не так больно.

— В следующий раз?

— Ага. После первой процедуры осветления кожа будет ужене такой чувствительной.

— Отлично, — кисло пошутил я. — Давно мечтализбавиться от некоторых тамошних нервных окончаний.

— Тяжело в учении, легко в бою.

— Как в бою — это точно.

Она накрыла мне голову куском алюминиевой фольги, сказав(бодрым тоном), что так будет горячее, но это нужно для ускорения химическойреакции, после чего вытащила еще один стул и уселась напротив меня.

Мы находились на кухне у Джен, маленькой, но явнопредставлявшей собой рабочее место знатока поварского дела. Кастрюли исковородки свисали с потолка, слегка звякали на ветерке от вытяжноговентилятора, который работал, чтобы удалить запах осветлителя. Недавноприобретенный наряд не-Хантера стоимостью в две тысячи долларов висел средисковородок все еще в пластике, дававшем слабую гарантию того, что оплата моегоследующего счета по кредитной карте не убьет меня.

Джен жила здесь вместе со своей старшей сестрой, котораяпыталась пробиться на поприще шеф-повара десертов. Многие из почерневшихчугунных сковородок наводили на мысль о бисквитах с миндальными орехами икокосом и о маленьких тонких сладких пирожных. Имелся и набор сит дляпросеивания муки до состояния тончайшего порошка.

Кухня была в стиле ретро, а может, ни в каком не стиле, апросто старая. Стул, на котором я сидел, представлял собой винтажный образец извинила с хромом, под стать зеленому в золотую крапинку столу из огнеупорнойпластмассы «Формика». Холодильник тоже относился к эпохе 60-х годов, с ручкойиз нержавеющей стали в виде гигантского спускового крючка.

Кислота мало-помалу разъедала мой скальп, и наконец я поймалсебя на том, что мне отчаянно нужно отвлечься.

— А давно у твоей сестры эта квартира?

— Это еще от родителей, они здесь начинали. Мы все жилиздесь, пока мне не исполнилось двенадцать, но они сохранили ее и после ДняТьмы.

— Дня Тьмы?

— Когда мы переехали в Джерси.

Я попытался представить себе, как здесь проживала целаясемья, и к неприятному ощущению растворения скальпа добавился противныйзвоночек клаустрофобии. В стороне от кухни были две маленькие комнатки с окнамив вентиляционную шахту. И это вся квартира!

— Вы здесь вчетвером жили? Но после такой теснотыНью-Джерси должен показаться неплохим местом.

Джен сделала вид, что ее сейчас стошнит.

— Ну да, как же! Хорошим для моих родителей. Все вокругтам считали меня типа помешанной, с фиолетовыми прядями в ирокезе и прикидедомашнего пошива.

Я вспомнил свой собственный великий переезд.

— Вы, по крайней мере, переехали не так далеко — тымогла сюда наведываться.

Она вздохнула.

— Может быть. К тому времени, когда мне исполнилосьчетырнадцать, мои друзья с Манхэттена списали меня в отстой. Как будто япревратилась в девчонку из Джерси, и все такое.

— Понятно.

Я вспомнил, как по приходе заглянул в комнату Джен, типичнуюберлогу инноватора. Обстановка, по большей части подобранная на улице, на полкезавалы тетрадей, дюжина незаконченных выкроек на бумаге и ткани. Одна стенаувешана вырезками из журналов, другая сплошь покрыта коллажами из найденных наулице фотографий. На третьей красовалась разрисованная под баскетбольнуюплощадку доска объявлений, на которой магнитики в форме букв «X» и «О»поддерживали изображения игроков, мужчин и женщин.

Кровать находилась на верхнем уровне, так что под нейимелось место для письменного стола, на котором поблескивал ноутбук, а над ним,на стенке, беспроводной концентратор. Короче, отчаянный бардак обиталища крутойдевчонки, старающейся скомпенсировать потерянные годы.

— А когда ты вернулась?

— В прошлом году, как только меня отпустили. Но знаешь,трудно вернуть ощущение того, что ты в струе, посте того как оно потеряно. Этовсе равно как идешь по улице, вся из себя прикинутая, в ушах наушники, ловишькайф от клевой музыки и вдруг спотыкаешься и летишь на тротуар. Только что былавсе такая крутая, и тут… все на тебя таращатся. Ты снова в Джерси.

Она покачала головой:

— Так больно?

— С чего ты взяла?

— Ну а с чего бы еще ты зубы стиснул.

— Долго еще?

Джен покачала обеими руками, словно взвешивая в нихневидимые предметы.

— От тебя зависит. Мы можем прекратить в любой момент,хоть прямо сейчас. Но каждую секунду боль делает твои волосы светлее, а значит,столкнувшись сегодня вечером с плохими дядями, ты будешь тем меньше похожим насебя, чем дольше потерпишь.

— Значит, вопрос стоит так: боль сейчас или боль потом.

— Вот именно.

Она потянула гигантскую ручку холодильника, вытащила пакетмолока, нащупала со звоном над головой миску и налила молока туда.

— Это когда тебе будет невмоготу.

— Молоко?