Гаури ничего не запомнила. Ни отеля – близнеца ночного пристанища на Коннот-плейс, ни того, как вышла и стояла под чужими взглядами, чувствуя себя грязной. Ей виделось, что они с девушками – стадо коз, которое привели на рынок.

Она слышала шепот, будто вернулась в школу:

– Ну и кабан.

– Теперь уже и уголь участвует в конкурсе.

– Да за нее заплатили большие люди.

– Неужели им нравится целоваться с глиной?

Вечером Гаури плакала в машине, и красная рубашка Бимала стала мокрой, словно кто-то выстрелил ему в плечо. Он снял шейный платок в изумрудно-синих узорах, словно сшитый из лоскутов нарядов девушек с конкурса. Вытер ей лицо.

– Сундари, никто из этих куриц не выиграет городской конкурс, а ты выиграешь, потом поедешь в Бомбей на конкурс всей страны. Мы поедем вместе на поезде. Почему ты не хочешь?

– А что я дома скажу? Если они узнают?

– Узнают, что с того? Ты станешь свободной, станешь известной на всю Индию.

– Как же я выиграю целую страну? Я же черная, посмотри, наконец! А если узнают, бабушка меня отравит. Она смотреть не будет.

– Дон сказал, что сделает для нас такой подарок. Дон очень переменился ко мне, когда началась война. Все говорят: «Перпендикуляр далеко пойдет». А ты выиграешь «Мисс Индия», и другие захотят такую красивую кожу.

– Ты всегда говоришь о какой-то войне, а где она? Я не вижу ее на наших улицах. Мне так страшно, как будто наступает конец жизни.

– Я же с тобой, сундари, чего бояться? Война идет в нашем мире, а женщины могут спать у себя дома.

– Я хочу, чтоб мы уехали в Нилай, чтоб мы сбежали до того, как меня отдадут этому человеку. Он увезет меня в горы, я не хочу.

– Ты стала очень капризной, сундари. Потерпи немного, скоро мы узнаем наше будущее.

Дождь тек со всех сторон. Серебристый лунь на капоте сверкал и рвался в темноту. В горах Гиндукуш жгли костры на ночных стоянках и охраняли товар. В Дели еще не знали, кто будет принимать этот товар.

Полумесяц

Тайные любовники, ваше чувство такое невинное. Оно хранит вас от злых игр, в которые играет беспощадная столица.

Дели – город продажных душ, стремящихся к вершине. Вершина эта никогда не находится в одной точке, она колеблется, осыпается и строится заново. Дели – город грубого богатства, искореженных «Ламборгини» на обочинах; черных провалов джунглей между районами, в которых пропадают дочери; город прислуги, которая забивает своих хозяев до смерти. Город, который пьет нечистые деньги. Здесь ваша любовь кажется колечком с драгоценным камнем, провалившимся в водосток.

В своем детстве после независимости Дели не имел роскоши бомбейской мафии, стеснялся этого и растил, как мог, собственную марку бандитов.

Он создавал свои банды из нищих подростков Фаридабада[39], сыновей рикш и грузчиков, пакистанских беженцев, ничьих сыновей. Мальчики учились похищать людей. Они требовали выкуп и посылали родственникам отрубленные пальцы. Учились сжигать следы преступлений в тандыре. Они носили железные пруты, оплачивали свадьбы и лечение бедных, называли себя борцами за справедливость.

Дон и его преданные сыновья похищали инженеров, банкиров и учителей, но рядом расцветало дело более прибыльное. Липкое на ощупь молоко стекало с надрезанной коробочки мака, обращалось в поток между горных хребтов Афганистана и Пакистана, пробивалось на юго-западные пляжи, где европейские юноши и девушки создали беззаботную культуру. Дон не мог просто так стоять на перекрестке Азии. Он хотел свой рукав в молочном русле. Хотел, чтоб проток тек через него и потом на побережье, в Гоа, где белая молодежь мечтала растворить свой ум в иллюзиях мира.

Того же желали и другие банды, другие доны думали овладеть белой рекой, ее притоками и дельтой. Тогда потекла другая, алая река из-под ребер и животов мальчиков, нищих подростков Фаридабада, сыновей рикш и грузчиков, ничьих детей.

Ядовитый пар

О том, что дела пошли плохо, Гаури узнала, когда не попала в следующий тур конкурса. Девушки, не стыдясь, говорили на весь холл отеля:

– Не тех выбрала, обгорелая, не с теми связалась.

– Не подумала, с кем ложиться в кровать.

Обида и стыд ударяли Гаури, как кнуты. Девушки говорили неправду, никогда Бимал не трогал ее. Только бормотал: «Сундари, рядом с тобой я теряю способность думать. Но ведь я сломаю тебе жизнь. Съезжу-ка я лучше на улицу Гарстин Бастион».

Слова соперниц обжигали, но камень упал с сердца Гаури. Конкурс был слишком тяжелым бременем, нескончаемым стыдом. Она не сказала о нем даже сестрам. Когда почтальон принес газету с ее фотографией, она в ужасе смяла страницу из середины и засунула в блузку, потом разорвала на мелкие клочки и отнесла далеко за Птичью больницу.

– Кто взял середину «Делийского зеркала»? Ведь взял же кто-то и читает, ни за что не признается, – говорил пакистанский дядюшка, отец Тарика и Талики.

Потом позвонил Рави:

– Я видел твой снимок в «Делийском зеркале», ты стала такой знаменитой, а мы совсем не ходим в биоскоп.

– До биоскопа ли мне теперь? – сказала Гаури и положила трубку.

Она боялась, что соседи и жених узнают ее на снимке, что они скажут бабушке. Руки Гаури тряслись: как уничтожить все газеты в Дели? Однако снимок был слишком мутный, и даже если кто-то узнавал Гаури, то думал, что перепутал, и лишь удивлялся сходству.

Вы смеетесь, влюбленные, свисаете в окно бывшей спальни девочек. Каждую ночь смотрела Гаури в это окно. Надеялась увидеть серебристого луня в каплях дождя. Приливы ночи накатывали и отступали пустыми, ни клочка не оставляли они под окном Гаури.

Она наряжалась то в платье с желтыми розами, то в разноцветные сари. Только печальный ветер играл ее волосами да гудели москиты.

Днем вокруг Гаури блуждали голоса, отправлялись телеграммы, щебетали сестры, шуршало радио, когда жених искал нужную волну. Она ждала только ночи, как раненый ждет, что боль его утихнет.

Гаури спускалась на улицу по лоскутному одеялу. Улицы были полны ядовитого пара. Гаури бродила по щиколотку в воде, равнодушная и бессильная. Ей хотелось, чтоб ее переехала повозка с ночным пьяницей. Но мучение продолжалось.

А потом Бимал приехал с худым лицом, еще более скорбным, с блестящей серой кожей под алыми глазами. Он говорил о любви одержимо, осыпал ее словами из кинофильмов. Целовал ей виски и волосы.

– Я знаю, что ты не прошла конкурс, сундари, прости меня. Дай мне победить в войне, и я куплю тебе «Мисс Мира», ты достойна большего, чем этот жалкий