Когда в хавели появилась новорожденная девочка цвета куркумы, немая махарани оставила своего возлюбленного и вместе с нанятой кормилицей занялась ребенком. Любовь к живой сироте оказалась хлопотней, но теплей придуманной любви.

Короли

Гаури металась между двумя жизнями: дневной и ночной и не принадлежала ни одной из них. Ей нужно было знать, что стало с Бималом, и уедут ли они, наконец, в Нилай. До свадьбы оставались считаные дни.

Она хотела найти любимого, вернуть девочку матери, а жизнь – в прежнее русло. Ночью Гаури вновь оставила дом и решительно пошла на Коннот-плейс, через темную паутину старого города в новый город, построенный англичанами в форме сложных геометрических фигур: окружностей, треугольников и шестигранников. После тесного гнезда Чандни Чоук кварталы этого города пугали простором.

Коннот-плейс белел в мертвой тишине. Гаури прошла под григорианскими колоннами к месту, где ей казалось, находился отель. Не горели огни, на полукруглой площади замерла пустая тьма. Двери были закрыты на палку, обмотанную тряпками, а рядом по кругу находились другие безликие двери. У Гаури закружилась голова, она не могла угадать входа в холл. Пошла вдоль бледных зданий Коннот-плейс. Страх бился в сердце изнутри.

Она вернулась на прежнее место, она знала – это здесь, хотя никаких вывесок не было. Стала дергать двери и закричала:

– Эй, откройте! Бимал! Откройте двери!

– Что ты кричишь? – сказал человек из-за колонны. – Теперь в городе правят другие короли. Никого не осталось, даже мальчика-посыльного. Ты их женщина?

Гаури вскрикнула от ужаса и пошла быстрым шагом, путаясь в тканях. За каждой колонной стояли черные тени.

– Ты их женщина? Их женщина?

Она побежала, груди было больно – вот-вот оторвется, полные ноги некрасиво открылись. Она бежала, пока ее не окружила родная неровная застройка Чандни Чоук, пахнущая гнилью сезона. Гаури обняла стены, и горе осушило ей горло.

Днем во время обеда на телеграфе, нестерпимо страдая, она взяла рикшу и снова поехала на Коннот-плейс. Много голубых, красных и желтых автомобилей стояло на полукруглой площади, кафе и магазин были открыты. Чистильщики обуви сидели на земле. В ресторане южноиндийской кухни возле холла Гаури спросила:

– Сэр, тут по соседству был танцевальный клуб, отель. Что с ним стало?

– Ты перепутала, жемчужина, я пятнадцать лет держу этот ресторан, здесь никогда не было никакого отеля.

Гаури покачнулась, а он повторил шепотом:

– Здесь не было отеля, запомни, девочка, и живи свою жизнь.

Гаури вернулась на телеграф. В тот день телеграммы были тревожными, в основном от военных. Они сообщали семьям, что не приедут, задержатся, возникли дела. Поток их не кончался до вечера. В горах началась война с Китаем из-за тибетских границ. Говорили, Китай напал потому, что Индия предоставила убежище четырнадцатому Далай-ламе. Кровавое восстание против компартии Китая привело многих тибетцев в изгнание.

Дома все были напуганы. Новая няня ходила под сводами арок парсала, укачивала девочку. У той, видно, болел живот, и она беспрерывно кричала. Ветер, заблудившийся в парсале, трепал пеленки девочки. Мамаджи приказала женщинам дома собрать украшения, чтоб наутро сдать их в помощь армии.

Свадьба Гаури была тихой. Ее сине-черные локоны украсили сложным венком-сиргути из маленьких белых цветов, лицо покрыли узором белых точек. Такие же венки и узоры были и у сестер. Гибель солдат в Гималаях окрасила мир бурым. Все хотели, чтоб церемония скорей закончилась.

Теперь, тайные любовники, вы видите на забытой пыльной фотокарточке, как Гаури едва выносит свою печаль, не девушка – последнее дождевое облако. «Я вспоминаю тебя, сундари», – шепчет воздух с бенгальским акцентом. А жених доволен. Он играет человека широких взглядов: взял в жены девушку с очень темной кожей, которая работает на телеграфе. Гаури выходит за него, как героини фильмов тех лет, которые идут замуж не за любовью, а чтобы поддержать героя.

Стемнело, и дом стал страшен. Вы отворяете дверь и проваливаетесь в грохот Чандни Чоук. Огни лавок с тканями, горы дешевых украшений, кипящее молоко сливаются в фантастический сплав. Вы еще вместе, но уже ранены расставанием. Где вы встретитесь снова, тайные любовники? Где сплетется дым ваших сигарет?

Мы летим до большой улицы Ердью-базар, плотно забитой всем существующим на свете транспортом. В сотнях закусочных у обочины готовят кебаб. Дым зимних жаровен струится над задумчивым хаосом улицы. Великая ночь поклонилась стенам мечети Джама Масджид.

Сухие глаза Агниджиты

Один из вас, тайные любовники, слез из пригородного поезда в Дварке, перешагнул рельсы, прошел улицей через месиво после дождя и поднялся в сальную закусочную, в которой маленький телевизор транслировал матч по кабадди. Сердце рубил на требуху мясник ревности.

Другая, едва переждав тоскливую ночь, отнесла свои тайны в глубокий ступенчатый колодец-баоли и, наблюдая небо с прохладного дна, пожелала себе мгновенной гибели.

В этот античный колодец дилливалы веками приносили сердечные муки. Горевали на самой нижней ступени, у воды, а голуби перелетали со стены на стену. Так было со времен династии Лоди, так будет, пока люди живут в этом городе.

В средние века ступенчатые колодцы испещряли тело Дели. Баоли собирали воду подземных источников, дождь в сезон муссонов и служили приютом для караванов. Внутри располагались прохладные комнаты, в нишах стен по ночам горели лампады. По негласному правилу мужчины спускались в колодец утром и вечером, а женщины купались и набирали воду в полдень.

Агниджита тоже часто сидела в колодце и ждала, когда развеется высокогорный воздух в голове. В одежде, как у мужчин: серых расклешенных брюках и цветной рубашке, заношенных братьями. Не хватало только бакенбард, которые отрастили себе все парни в городе. Под огромными очками от солнца спрятаны сухие глаза в тонких ручьях-сосудах, со зрачками, что расползлись на всю радужку. Ее блестящие грязные волосы были собраны в крепкий узел, из-за которого лицо становилось еще более тощим и треугольным. Острое лицо, которое тянется за длинным носом и не знает улыбок.

Она подолгу смотрела в одну точку на древние стены. Когда воды набиралось много, в колодец со стен прыгали и плескались мальчишки в трусах. Они уже не стеснялись женских взглядов.

Дом в разных местах

Агниджита приходила в колодец одна или с парнями. У парней были расстегнуты верхние пуговицы рубашек, чтоб показать волосы на груди в подражание артистам Анилу Капуру и Митхуну Чакраборти. Парни носили прически «работа впереди – вечеринка сзади»: с прядями на шее и стрижкой на макушке. Они менялись пластинками с хинди-диско, любовными