Слова "Ты меня пугаешь" замерли у нее в горле,поскольку к этому он, очевидно, и стремился. Дверь была в дальней стене гаража.Швырнув в него доской, Пэм бросилась к выходу.

Отмахнувшись от доски, Паника метнулся за ней вокругверстака. В прыжке он схватил Пэм за колени, отчего она рухнула на пол. Ивзвыла. Как же он любит, когда они воют.

Он рывком перевернул ее на спину, поскольку хотел, чтобы онаэто видела, черт, он хотел, чтобы она, мать ее, все видела.

Крепкая для суки, надо отдать ей должное. Она хочет бытьтакой же крутой, как мужик. Вот этого все, чего они все хотят, показать, чтомогут быть крутыми, как мужики. Он им покажет. Он всем этим сукам покажет, чток чему.

Его большие пальцы забрались на самый верх, прямо в складкикожи под ее нижней челюстью. Она вырывалась, но он надежно прижал ей коленомноги, а что до ее рук, молотивших по его плечам, то — а, ладно — на них можнопросто не обращать внимания. Его грязные ногти впились ей в кожу, и онрассмеялся этим омерзительным ужасающим смехом.

Она задыхается, издает дурацкие ("о-юк, о-юк")звуки, какие издавала Кристина, какие они все будут издавать, поскольку ВернойПаника вернулся, мать их раз так, он вернулся, и он жилистый, он жадный, он…

Глаза у нее стали закатываться. Эти глаза, которые когда-тоглядели на Нила с восхищением. Глаза, в которых были любовь и прощение, красотаи свет.

Он попытался прогнать эту мысль, но она вернулась снова. Ируки, которые сейчас царапали и драли его, руки, которые когда-то ласкали его,дарили ему наслаждение. Волосы, теперь полные опилок, свисали ей на лицо, когдаона томно двигалась на нем. Рот…

Изо рта у него вырвался визг, отчасти, его, отчасти чужой.Гитара, черная '59, ударила ему в спину, потянула за ремень. Гитарапульсировала жаром и мощью, и Нил, шатаясь, сделал несколько шагов помастерской, воя голосом Паники. Его руки душили воздух, топор на правой былчерен как ночь, а кровь на татуировке оттенена реальностью.

Пэм жадно втягивает ртом воздух, прижимая руку к горлу,кашляя и хрипя от древесной пыли на каждом вдохе.

— Я ее хочу! — воет Паника.

— Я тебе не дам! — кричит Нил.

— Она моя! Они все мои! Ты мой! — твердит ему Паника. — Твоязадница принадлежит мне, мальчик, твоя задница — моя. И я тебя сварю, и я тебясъем, потому что тебе меня не остановить! — Руки Паники поднимаются к лицуНила. — В этих руках таланта больше, чем ты мечтал, мальчик! Больше знания!Больше всего! Прикончи ее! Ты же знаешь, что хочешь! Прикончи ее! Прикончи ее!

И Нил знает, чего он хочет. Помоги ему бог. Это пузырямивырывается на поверхность, и вот она — ненависть, разожженная Верноном Паникой,бьется и пульсирует жизнью, и вот сейчас… ее горло под его руками, его руками,вот он уже снова поворачивается к ней…

Нил метнулся к мирно жужжащей циркулярной пиле.

Панике потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, чтосейчас произойдет. Даже когда Нил прыгнул, Паника ему не поверил.

Нил провел по пиле левым запястьем. Лезвие прорезало тканибез малейшей заминки, и кровь и осколки кости разлетелись по всему верстаку.Паника взвыл. А Нил нет. Он был за чертой крика, за чертой боли. Его Леваякисть бесполезным куском мяса шлепнулась на землю, но это не остановило Нила —будто в ударе карате он опустил правую руку. Лезвие прошло через кость, мышцы,сухожилия, и правая кисть плюхнулась на пол в какой-то паре дюймов от левой.

Черная '59 у него за спиной начала кипеть, с шипением пошлапузырями от жара. Нил заизвивался от ожога, наклонился вперед, не обращаявнимания на кровь, фонтаном хлещущую ему на сапоги. Гитара соскользнула ему нашею, потом через голову вниз, чтобы со звоном упасть на землю. Прохладнаяповерхность деки накалилась, краска пузырилась. С резким звоном, будто стаккатоавтоматной очереди, рвались одна за другой струны. Черная '59 трепыхалась наполу, возле обрубленных кистей, которые на глазах чернели и съеживались,которые пытались, черт побери, доползти до инструмента, коснуться его,погладить струны, восстановить оборванную связь.

Нил пошатнулся, перед глазами у него плыло, но Пэм увиделаползущие к гитаре руки и метнулась вперед, пригнувшись, словно победитель напоследних метрах спринтерского забега. Ее нога врезалась в черную '59, резкимударом отфутболила гитару прочь. Ударившись о стену, инструмент разлетелся начасти, кожу и волосы Нилу опалило жаром взрыва.

Руки, теперь вне пределов досягаемости, сжимаются иразжимаются в судорогах, потом чернеют и сжимаются с вонью горелого мяса.Несколько секунд спустя они уже истончились, напоминают всего лишь маленькиекусочки пережаренной вырезки.

Он слышит крик, откуда-то извне и изнутри своей головы.Высокий, то поднимающийся, то затухающий вопль "Суки!", и что-тотемное и омерзительное уходит прочь, засасываемое вниз и в отдаленную тьму,уходящую все дальше и дальше, пока она не исчезает совсем из его внутреннеговзора.

Поворачиваясь к Пэм, он заткнул обрубки рук под мышки и тутже насквозь промок от крови, а потом повалился вперед, тяжело рухнул ничком напол мастерской. Опилки окрасились темно-красным.

Хотя Пэм вывезла кресло Нила с заднего выхода из больницы,ничего им эта уловка не дала. Газетчики обрушились на них — выкрикивали всеразом вопросы, требовали рассказать о таинственном "несчастномслучае" (который бульварная пресса уже объявила частью неудавшейся попыткисовместного самоубийства), о предполагаемом мини-сериале на телевидении о егожизни, контрактах на книги, о том, что, черт побери, может делать музыкант, неспособный больше играть.

— Твоей карьере конец, Нил! — выкрикнул телерепортер. — Чтоты чувствуешь?

Нил еще искал, что сказать, а Пэм, шагнув к микрофону,говорила:

— Его карьера далеко не закончена. Если Бетховен мог писатьмузыку, оглохнув, Нил может делать музыку и без рук. У меня полно идей…

— У тебя? — поднимает глаза Нил.

Она улыбается.

— У нас полно идей. — Пальцы ее треплют чистые короткиеволосы Нила. — И мы еще наведем шороху в мире музыки. Здесь речь о партнерствена всю жизнь. — Она смотрит на него сверху вниз.

Глядя снизу вверх, Нил видит в ее глазах все. Они ни о чемне говорили, ничего не обсуждали, но им и не надо было. Она сама обо всемдогадалась. Но молчала: ни ему не сказала ничего, ни знакомым, ни полиции. Онапоняла. Она все понимает.

— Партнерство на всю жизнь, — повторяет она. — Не так ли,любовь моя?

Он смотрит на нее с требуемой нежностью, с "о-такимверным" выражением искренности и счастья, которые говорят, что онинавсегда вместе и никогда не расстанутся…