— Милый, я никогда не слышала, чтобы ты так играл! Ты прав,тон просто невероятный, — сказала Пэм, когда Нил показал ей пару риффов на черной'59. — Даже с такой низкой громкостью звук просто фантастика! Но, Нил, уже триутра. Почему бы тебе не пойти в постель, милый? Почему бы не поиграть немногона мне? — поддразнила она.

Нил оторвался от гитары ровно настолько, чтобы заметить двевещи: пальцы у него стерты в кровь, поскольку он сильно слишком играл, и Пэмстоит в дверном проеме своей спальни в одном лишь загаре. Золотые волосы,которые она весь вечер носила стянутыми в хвост, сейчас в беспорядкерассыпались по полным грудям. Соски стояли как часовые.

Нил опустил гитару в чехол.

Секс был столь же невероятным, как и музыка, но его будтоподпитывала какая-то новая, яростная настойчивость. Пэм почти попросила егоостановиться. Почти.

Нил оставил на ней синяки, и когда все было кончено, они несвернулись вместе, не поговорили, как это обычно делали. Нил извинился за то,что сделал ей больно, потом быстро встал и ушел из комнаты. Когда взошлосолнце, он все еще, забыв о времени, играл на черной '59.

Пространство за кулисами было так же битком набито, как исам зал, за стенами которого сотни детишек надеялись добыть у перекупщиковбилет на распроданный концерт.

С тех самых пор, как в 1970 году в "Трубадуре"Дага Уэстона в одночасье взошла звезда Элтона Джона, музыкальный мир так еще негудел. Всего через каких-то одиннадцать недель после того никудышного разогревазала для "Зип" "Нил Колмик бэнд" подписали крупный контрактна запись альбома и теперь были гвоздем в "Уилтере", старомпрестижном театре в центре Лос-Анджелеса.

Зал кишел знаменитостями и голливудскими шишками всех мастей— они сейчас беспокойно елозили в креслах в ожидании того, что вот-вот наколоде для рубки мяса перед ними появится новая звезда Мишурного города. Такаяаудитория ждет не дождется сказать тебе, что ты лучший из лучших, и разорвет накуски, стоит тебе повернуться к ним спиной. Эти ребята каждые десять минутвстают проверить автоответчики; эта стая слишком занята, чтобы высидеть веськонцерт.

А простая публика — те, кто наскреб денег на билеты уперекупщиков или сидят на дешевых местах — проявляла отсутствие шика, глазея наустанавливаемые телекамеры и махая как последние ослы передвижной камеревидеозаписи, которую как раз везли через толпу. Они думали, их покажут ввечерних новостях. А на деле, если их где и покажут, так это в видеозаписи,какую готовят к выходу живого альбома "Нил Колмик бэнд", ее тожепишут сегодня вечером.

За сценой Нил тянул время в гримерной. С дырой в"Честнат клаб" у этой было общего только то, что обе назывались"гримерная". Гари и Чак Уилкисы нервно вышагивали по пушистомувинно-красному ковру мимо корзин со свежими фруктами и телеграммами отвсевозможных лизоблюдов. Нил валялся на кушетке, листая пачку телеграмм и явнонаслаждаясь жизнью. На шее у него, как всегда, висела черная '59.

— Нил! — Чак снова глянул на часы. — Мы двадцать минут какдолжны были быть на сцене!

— Ожидание заставит их только больше желать нашей музыки. —Он взял перебор рифф, не удосужившись поставить звукосниматель. — Они от менябез ума.

— Они без ума от нас, дружок, — напомнил Чак.

— Конечно. От нас. Вы, ребята, идите на сцену, проверьте аппаратуру.Я сейчас приду.

Когда они выходили, Нил, натянув ковбойскую рубаху из алогосатина, наклонился к зеркалу рассмотреть себя поближе. Скотчем на зеркало былаприклеена телеграмма от Джона Хемли. Просто и лаконично: "Ты ихубьешь".

— Твой выход, любовничек, — раздалось у него из-за спины, иНил нервно вздрогнул.

Он круто повернулся к Пэм.

— Черт! Не смей ко мне так подкрадываться!

— Да ну! — удивленно отозвалась она, потом, поддразнивая,прикусила мочку его правого уха. — Нервничаешь?

— Я не нервничаю! — Он резко оттолкнул ее. — Мне не нужны… —Голос его смолк, потом он хихикнул каким-то странным, жутковатым смешком. Оченьстранным. Даже ему самому показалось, что смех скорее похож на вымороченныйсмешок Джона Хемли, чем на его собственный. — Пожалуй, немного нервничаю. Порана сцену, а?

— Ни пуха, красавчик. — Она поцеловала его на счастье. Нуждыв том не было.

На сцене соло Нила парили пугающей темной страстью. В светесофитов черная '59 с ее тремя золотыми звукоснимателями сверкала точноЭкскалибур. И как будто обладала той же мощью власть, что и магический клинок,— гитарные переборы словно вспарывали зал.

Толпа голливудских шишек аплодировала, орала и топала ногамиодиннадцать минут, прежде чем Нил Колмик второй раз вернулся "набис".

— Спасибо всем. Спасибо, что слушали, — наклонился кмикрофону Нил. — Сейчас мы кое-что вам сыграем, только это будет не моя вещь.Это старая песня Вернона Паники…

И на это он, врубив усилители на всю катушку, погналневероятно сложные скользящие риффы — вступление к "Вою до самогоада".

Зал сходит с ума. И никто среди аудитории не знает, что НилКолмик никогда раньше не играл скользящими риффами.

Кроме Гари и Чака. А они также знают, что группа никогда нерепетировала "Вой до самого ада". И пока Нил все загоняет на стенузал классическими риффами, у них едет крыша.

Пэм смотрит выступление из-за кулис. У нее на глазах Нилпоет, играет и двигается не так, как он это делал раньше. И это ее пугает.

Ребенком Нил ходил на "Фантазию". Самое большоевпечатление на него тогда произвела новелла под названием "Ночь на Лысойгоре". Еще несколько недель потом во сне и наяву его преследовал образдемона горы, расправляющего густо-красные крылья, отдающего сатанинский приказ,что призывает души проклятых танцевать и корчиться в его раскрытой ладони.

Вот так это сейчас и было. Было что-то в музыке, лившейся изего гитары, что-то глубокое, низкое, тихое и хохочущее. Этот извечныйраспроклятый смех гремит раскатами и подвывает, задыхаясь, летая вверх-вниз такбыстро, как только могут двигаться Ниловы пальцы. И на мгновение… словно это ине его уже пальцы. Они становятся длиннее, быстрее, увереннее, будто нет такогобарре, которого им не взять.

И зал отвечает. Музыка просочилась в их души, коснуласьчего-то сокрытого в них, аккорды гитарных струн ищут себе резонанса в струнахего фэнов.

Нил чувствовал власть, какую должно, чувствовал демон. Этавласть вызывала диковинное головокружение, естественный кайф, ощущение силы инеуязвимости, которое текло, все прибывало и прибывало. Они танцуют у него владони, и в его власти сжать руку и, раздавив их жизни, отправить в небытие илипослать в бездны ада, где языки пламени поднимаются лизать падающие в них тела.