Все посмотрели на меня с удивлением.

– Извините, – сказал я. – Просто я все вспоминал, где слышалфамилию Делафонтейн. Вы ведь мне, кажется, говорили, что вам нужно навестить еев больнице? – Я вопросительно взглянул на миссис Оливер.

– Очень может быть, – подтвердила та.

– От чего она умерла?

– Токсический полиневрит – кажется, так.

Джинджер с любопытством взглянула на меня.

Когда мы выходили из машины, я сказал:

– Хочу пойти прогуляться. Мы сегодня столько съели у мистераВинаблза, да еще этот чай.

И поскорее ушел, чтобы никто не напросился мне в компанию.Мне хотелось побыть одному и привести в порядок свои мысли.

В чем же тут дело? Нужно составить ясную картину хотя бы длясебя. Началось все со слов Вьюнка, что, если надо от кого-то отделаться, существует«Белый конь».

Потом я встретил Джима Корригана, и он мне показал список,найденный у отца Гормана и связанный с его гибелью. В списке были фамилииХескет-Дюбуа и Такертон, и я вспомнил вечер в баре в Челси. Фамилия Делафонтейнтоже показалась мне знакомой. Ее, как теперь стало ясно, упомянула миссисОливер, рассказывая о своей больной подруге. Сейчас больная подруга уже умерла.

После этого я, сам толком не зная почему, пошел к Вьюнку вцветочную лавку и учинил ей допрос. И девушка начисто отрицала, будто слышалапро «Белого коня». Более того, смертельно перепугалась.

Сегодня была Тирза Грей. Но неужели «Белый конь» и егообитательницы имеют хоть какое-то отношение к списку отца Гормана? Почему я ихсвязываю? Почему мне пришло в голову, что между ними есть что-то общее? МиссисДелафонтейн, вероятно, жила в Лондоне. Томазина Такертон – где-то в Суррее.Они, наверное, и представления не имели о деревне Мач-Диппинг. А вдруг...

Я как раз подходил к гостинице «Королевский щит». В ней былнастоящий старинный паб, лучший в округе, и на стене красовалась недавноподновленная вывеска: «Завтраки. Обеды. Чай».

Я толкнул дверь и вошел. Слева бар, он еще не открылся,справа крохотный зальчик, пропахший табачным дымом. Возле лестницы табличкагласила: «Контора». Контора находилась за плотно запертой стеклянной дверью,над которой была приколота кнопкой карточка: «Нажмите звонок». В баре царилобезлюдье, обычное для этого времени дня. На полке у стеклянной двери конторыстояла потрепанная книга регистрации постояльцев. Я открыл ее и от нечегоделать перелистал. Останавливались здесь редко. Было всего пять-шесть записей,люди жили не дольше недели, иногда заезжали просто переночевать. Я просмотрелфамилии, занесенные в книгу.

Никто так и не вышел ко мне. Захлопнув книгу, я покинулгостиницу, глубоко вдохнул свежий сыроватый воздух осеннего дня и зашагал подороге.

Совпадение ли, что кто-то по имени Сэндфорд и еще кто-то поимени Паркинсон останавливались в этой гостинице в прошлом году? Обе фамилии уКорригана в списке. Да, но ведь они встречаются нередко. Кроме того, я нашел вкниге и еще одно имя – Мартин Дигби. Если это тот Мартин Дигби, которого язнаю, то он – внучатый племянник моей крестной, тетушки Мин, леди Хескет-Дюбуа.

Я брел сам не ведая куда. Мне хотелось с кем-то поговорить.С Джимом Корриганом. Или с Дэвидом Ардингли. Или с Гермией – она такаяразумная. Я был один на один со своими путаными мыслями. По сути дела,хотелось, чтобы меня разубедили в моих смутных подозрениях.

Я проблуждал еще с час по грязным тропинкам и набрел наконецна дом викария. Заросшая, запущенная аллея вывела меня к парадной двери сзаржавленным колокольчиком, за который я решительно дернул.

– Он давно не звонит, – сообщила миссис Дейн-Колтроп,которая внезапно появилась в дверях, словно джинн из бутылки.

Я, собственно, так и полагал.

– Чинили дважды, – продолжала миссис Дейн-Колтроп. – Но онвскоре ломается опять. Поэтому я всегда начеку. Вдруг что-то важное. У вас,видно, что-то важное?

– Ну... в общем... да, то есть для меня это важно.

– Оно и заметно. Да, дело совсем плохо, – добавила она,посмотрев на меня внимательно. – Вам что-нибудь нужно? Хотите видеть моегомужа?

– Я... я и сам не знаю.

Я действительно хотел видеть викария, но сейчас вдруг меняпо непонятной причине охватило сомнение. Миссис Дейн-Колтроп тут же объяснила,в чем дело.

– Мой муж – прекрасный человек, – сказала она. – Помимотого, что он викарий. Из-за этого подчас возникают сложности. Хорошие люди неразбираются в корнях зла. – Она помолчала, а потом деловито предложила: –Наверное, лучше, если свои заботы вы поведаете мне.

– Корни зла больше по вашей части? – усмехнулся я.

– Именно. В церковном приходе необходимо знать все... ну, вобщем, о том дурном, греховном, что происходит в повседневной жизни.

– Разве грехи не в ведении викария? Как говорится, егопрямое занятие.

– Прощать грехи, – поправила она меня. – Он может датьотпущение. Я – нет, но могу разобраться, каков грех, чем он вызван, – веселообъяснила миссис Дейн-Колтроп. – Когда известно, в чем дело, легчепредотвратить вред, грозящий другим. Человеку, естественно, не поможешь какнадо. Мне такое не дано. Помогает лишь бог. Один господь способен вызватьраскаяние, как вы знаете. Теперь это мало кому известно.

– Мне не под силу с вами тягаться по части столь точныхсведений, – сказал я, – но хотелось бы отвести кое от кого угрозу.

Она бросила на меня быстрый взгляд:

– Ах вот оно что! Заходите-ка, и потолкуем в тиши и покое.

Гостиная была большая, бедно обставленная; окна затененыогромными кустами, которые, наверное, никому не под силу подстричь. Темновато,но почему-то вовсе не мрачно. Наоборот, покойно и удобно, старомодный уют.Большие, с потертой обивкой кресла словно хранят память о тех, кто сиживал вних, приходя за помощью или советом. Мерно тикают громоздкие каминные часы.Здесь всегда найдут время для доверительной беседы, здесь можно отдохнуть отзабот ясного дня, что блистает за окном.

Наверное, тут, думал я, девушки с испуганными глазами,пролив немало слез, когда им стало ясно, что предстоит быть матерью, делились смиссис Дейн-Колтроп своей тайной. И получали дельные советы, хоть подчас и не вдухе общепринятых правил поведения. Разгневанные родственники жаловались наобидчиков – своих родственников и свойственников. Матери объясняли, что Боб –мальчик вовсе не плохой, просто чересчур резвый и веселый, отправлять его вшколу для трудных подростков просто ни к чему. Мужья и жены откровенничали осупружеских невзгодах.