Он направил луч быстро слева направо под пикап и ничего необнаружил, кроме заржавевшего муфеля, который собирался отвалиться уже вближайшее время – это было ясно с первого взгляда на зияющие в нем трещины.

– Я думаю, мы здесь одни, дорогой, – сказал патрульныйХэмильтон. Он осмотрел еще раз всю площадку вокруг пикапа, особенно внимательноследя за выходящими из ресторана. Он не заметил никого, кто наблюдал бы за нимсамим, и решил напоследок подняться на ступеньку к дверце кабины, чтобыосветить все ее закоулки фонариком.

– Святое дерьмо, – в изумлении пробормотал Хэмильтон. –Спроси маму, верит ли она в эту дрянь.

Он был даже рад оранжевому цвету пущенного им луча света,поскольку знал, что это болото внутри кабины на самом деле почти черное,поскольку кровь похожа на чернила.

– И он управлял машиной во всем этом? Иисус Христос, всюдорогу из Мэна он ехал вот так? Спроси маму...

Он обшарил лучом фонарика днище в кабине. Сидение и пол былисвиным хлевом. Он увидел опорожненные банки пива, пустые и полупустые пакеты счипсами и копченой свининой, короб с гамбургерами. Это месиво, похожее нажевательную резинку, залепило весь щиток машины. Пепельница была забитаокурками сигарет без фильтра.

Больше всего здесь было крови. Она виднелась везде: на руле,сиденье, обшивке двери. Ею была почти полностью залеплена эмблема «Шевроле» изеркальце. Хэмильтон подумал, неужели мистеру 96529Q показалось, что здесь такмало крови, и ее нужно было размазывать еще на зеркале? На ящике с большимигамбургерами «Макдональдс» также виднелся сгусток крови. Хэмильтону показалось,что он видит в нем и несколько волосков.

– Что он сказал бы знакомой девушке? – пробормоталХэмильтон. – Что он слегка порезался во время бритья?

Позади него раздался шуршащий звук. Хэмильтон вздрогнул,чувствуя, что он, несмотря на все обычные предосторожности, был слишком смел,чтобы стать старым, потому что здесь уже не было ничего обычного, нет, сэр. Тотпарень, который вырос сзади него, добавит крови в кабине старого пикапа, и этобудет его кровь, потому что парень, доехавший в портативной скотобойне из Мэнапочти до Нью-Йорка, несомненно был психом, а эти люди могут убить патрульногостоль же легко, как купить кварту молока в пакете.

Хэмильтон в третий раз в жизни выхватил револьвер из кобуры,взвел курок и почти выстрелил (а, может быть, и два, а то и три раза) в темнуюпустоту. Он был взвинчен до предела. Но никого поблизости не было.

Он медленно опустил револьвер, кровь стучала в его висках.

Небольшое дуновение ветра всколыхнуло ночной воздух.Шуршащий звук опять повторился. На тротуаре он заметил ящик от рыбного филе –из этой самой закусочной Макдональдс, несомненно.

– Как умны вы, Холмс – не обращайте на это внимания, Ватсон,это столь элементарно – именно этот ящик полз с шуршанием при порывах ветра, азатем снова надолго останавливался.

Хэмильтон глубоко и прерывисто вздохнул и бережно опустилревольвер в кобуру.

– Здесь почти свихнешься, Холмс, – сказал он совсемнеуверенным голосом. – Еле удержишься от сR-14 (сR-14 означало «беглый огонь»по уставу).

Он подумал, не стоит ли ему опять застегнуть кобуру,поскольку сейчас уже было абсолютно ясно, что стрелять не в кого, кроме пустогоящика от рыбного филе, но все же решил не застегивать ее до появления группыподдержки. Намного лучше чувствовать рукоять револьвера в своей руке. Удобнее испокойнее. Потому что его напугала не кровь и не тот факт, что разыскиваемыйполицейскими Мэна по делу об убийстве мужчина проехал 400 миль в этом месиве.Вокруг пикапа стояло какое-то зловоние. Этот запах иногда встречается насельских дорогах, если автомобиль переедет зазевавшегося скунса. Он не знал,обратят ли прибывшие сюда следователи на это внимание, или это чувствует толькоон сам, не это его волновало. Это не было запахом крови, или загнившихпродуктов, или похоронного бюро. Это, подумал он, просто запах беды. Чего-тоочень и очень плохого. Достаточно плохого, чтобы он раздумал застегиватькобуру, хотя был почти уверен, что носитель этого запаха отсюда давно удалился,наверное, много часов тому назад – не было слышно никаких потрескиваний или вздоховмотора, что было бы неизбежно, оставайся он еще теплым. Не в этом дело. Онтвердо знал: некоторое время пикап был логовом какого-то ужасного существа, ион ни за что на свете не встретится с этим существом, не будучи готовым к бою.И пусть мама скажет, что он не прав.

Он стоял с пушкой в руке, его волосы на затылке встали дыбоми прошла, казалось, целая вечность, пока наконец он не увидел своих парней изгруппы поддержки.

Доди Эберхарт была разъярена, а когда она бывала такой, встолице Штатов появлялась столь стервозная баба, с которой бы вы ни за что незахотели иметь дело. Она карабкалась по лестнице своего многоквартирного домана Эл-стрит с флегматичностью (и почти с той же грацией) носорога,пересекающего открытую зеленую лужайку. Ее голубое платье скрипело и почтиразрывалось на груди, которую из-за ее необъятности было бы слишком скромноназвать крупногабаритной. Руки, больше смахивающие на окорока, размахиваливперед и назад, как маятники.

Много лет тому назад эта женщина была одной из самыхдорогостоящих девушек по вызову. В те дни ее рост – шесть футов и три дюйма –как и ее пышущий здоровьем облик делал ее более привлекательной для мужчин, чемкуда более красивых ее товарок. Она сама открыла, что ночь с ней являласьсвоего рода спортивным трофеем для многих вашингтонских джентльменов, и если быкто-нибудь внимательно изучил фотографии участников всяческих вечеров и приемовв столице США во времена второго президентского срока Линдона Джонсона ипервого срока пребывания на этом посту президента Ричарда Никсона, он навернякабы обнаружил на многих из этих снимков Доди Эберхарт. Как правило, рядом с нейкрасовался один из тех мужчин, чьи имена часто появлялись в политическихстатьях или экономических обзорах самых авторитетных изданий. Один ее ростделал трудной, если не невозможной, всякую попытку не обратить на нее внимания.

Доди была потаскухой с сердцем скряги и с душой таракана.Два самых постоянных ее клиента, один – сенатор-демократ, другой – конгрессмен –республиканец, с немалым чувством отцовства обеспечили ее достаточнымиденьгами, чтобы она могла с чистой совестью уйти в отставку от занятий своейдревнейшей профессией. Они связались с этой благотворительностью не совсем,если быть точным, по своей воли. Доди была уверена, что риск подцепитьчто-нибудь не обязательно уменьшится (высокопоставленные правительственныечиновники и законодатели столь же подвержены СПИДу и может быть чуть меньше –венерическим заболеваниям, как и рядовые клиенты). Возраст у нее еще был самыйчто ни на есть цветущий. И она не очень-то верила этим джентльменам, что ониоставят ей что-нибудь по завещаниям, как они оба не раз ей обещали. Извините,сказала она им, я уже не верю в Санта-Клауса или еще во что-то в этом роде.Маленькой Доди нужны наличные сейчас, а не потом.