Маленькая Доди приобрела три многоквартирных дома. Годы шли.Те 177 фунтов, которые заставляли здоровых мужиков ползать перед ней наколенях, когда она красовалась перед ними в костюме Евы, теперь превратились в 280.Вложения в недвижимость которые давали хорошую прибыль в середине 70-х годов,стили быстро таять в 80-х. Она слишком поздно сообразила, что плохо разбираетсяв биржевых делах, и ей надо было бы пораньше вспомнить о тех двух превосходныхброкерах, с которыми она провела немало времени совсем незадолго до выхода изигры.

Один ее дом был продан в 1984, второй – в 1986 году, поднадзором бесстрастного представителя налогового управления. Она держалась затретий дом на Эл-стрит столь же упрямо, как проигрывающий все в рулетку игрокза последнюю свою фишку. Она надеялась, что где-то совсем рядом стоит удача,еще немного – и что-то Случится. Но ничего такого не Случилось до сего времени,и она не думала уже, что может Случиться на следующий год или в два последующихгода... Если бы это произошло, она упаковала бы чемоданы и отправилась в Аруба.А пока она должна просто держаться изо всех сил.

Что она всегда делала и что собиралась делать и дальше.

И спаси Бог того, кто попадется ей на дороге.

Например, такой как Фредерик Клоусон, этот «мистер Большойкадр».

Она долезла до площадки второго этажа. Из квартиры Шульмананеслись завывания «Ганз-н-Роузес». «Заглуши свой... ПЛЕЕР!» – завизжала она насамых верхних нотах... а когда Доди Эберхарт подымала крик до максимальногодецибельного уровня, начинали трескаться стекла, глохли малые дети и собакипадали замертво.

Музыка сразу перешла с воплей на шепот. Доди моглапредставить себе чету Шульманов, замерших друг против друга, как перепуганнаяпара котят во время грозового шквала, и надеющихся от всей души, что это не ихсобирается инспектировать самая страшная ведьма Эл-Стрит. Они боялись ее. Этобыло не столь уж неразумно. Шульман был юрисконсультом весьма солидной фирмы,но ему не хватало еще двух заработанных язв, чтобы стать достаточно независимыми иметь право утихомирить Доди. Если бы они повстречались на более позднемэтапе его жизни снова, ей бы выпало на долю выносить за ним помои, он знал это– и это его утешало.

Доди повернула за угол и начала взбираться на третий этаж,где обитал Фредерик «Мистер Большой кадр» Клоусон в своем изысканномвеликолепии. Она шла все той же равномерной походкой носорога, пересекающеговельд, с задранной вверх головой, и лестница подрагивала от мощи изначительности всего здесь происходящего.

Она искала глазами нечто впереди себя.

Клоусон не находился даже на том жалком лестничном уровнеюрисконсульта. Он вообще сейчас не имел какого-нибудь уровня. Как и всестуденты, изучающие юриспруденцию, которых Доди встречала когда-либо (восновном, как арендаторов комнат или квартир, поскольку она никогда не имелажелания сходиться с ними даже, как она говорила, в той ее «другой жизни»), онотличался горячими желаниями и жалкими доходами. Доди почти никогда несмешивала эти два компонента. Если у тебя нет денег, то и нечего переть по этойжизни подобно тупому быку, увидевшему где-то вдали смазливую телку. Если ты непокончишь с таким поведением, то вполне возможно, тебя повесят за задницу зато, что ты не платишь в срок.

Конечно, фигурально выражаясь.

До сих пор Фредерику Клоусону как-то удавалось увертыватьсяот ее нападок и упреков. Он уже задолжал за четыре месяца, и она терпела этопотому, что он сумел ее убедить, что в его случае даже старое священное писаниесвидетельствует об истине его утверждений (или может засвидетельствовать): ондействительно должен получить деньги, переведенные на его счет.

Ему бы не удалось наобещать ей что-либо, если бы онперепутал Сиднея Шелдона с Робертом Ладлэмом или Викторию Хольт с РозмариРоджерс, поскольку она бы тогда не дала этому человеку ломаного гроша. Но онаувлекалась криминальными романами, и чем они были ближе к документальным, тембольше она их ценила. Она предполагала, что в мире немало людей, которыепобегут за книгой, только если в воскресном выпуске «Пост» ее авторы будутперечислены в списках бестселлеров по разряду романтических саг или шпионскихроманов. Что же касается ее, то она прочитала почти всего Элмора Леонардазадолго до тех лет, когда он стал возглавлять книжные хиты, а также отлично зналакниги таких парней, как Джим Томпсон, Дэвид Гудис, Хорас Маккой, ЧарльзУиллефорд, да и других. Если говорить коротко, то Доди Эберхарт особо любилароманы, где мужчины грабили банки, стреляли друг в друга и демонстрировалилюбовь к женщинам, главным образом, вышибая из них дерьмо.

Джордж Старк, по ее мнению, был – или должен был быть –самым лучшим из всех писателей. Ей чрезвычайно нравились все его вещи от «ПутиМэшина» и «Оксфордских голубых» до «Дороги на Вавилон», которая была последнимиз его шедевров.

«Большой кадр» был окружен записями и романами Старка вовремя ее первого визита к нему по поводу задолженности по арендной плате (тогдапросрочка составляла всего три дня, но если им дать хотя бы дюйм, они возьмут ицелую милю), и после проявленного ею законного беспокойства о своих доходах иего обещаниях выдать ей чек завтра пополудни, она поинтересовалась, являются ливсе эти издания романов Старка необходимыми для его карьеры в юриспруденции.

«Нет, – отвечал Клоусон с лучезарной и хищной улыбкой, – ноони могут как раз финансировать одну такую карьеру».

Именно улыбка более всего прочего сразила тогда ее. Этозаставило Доди несколько поменять линию своего поведения в его случае, тогдакак со всеми прочими должниками она оставалась столь же грубой и жесткой, какойвсе привыкли ее видеть. Эту улыбку она много раз видала раньше в своем зеркале.Она тогда верила, что такая улыбка не может быть притворной, и верила в это ипоныне. Клоусон действительно имел виды на Тадеуша Бомонта; его ошибка заключаласьлишь в слишком большой вере в то, что Бомонт будет всегда шагать бок о бок смистером «Большой кадр» типа Фредерика Клоусона. А это было и ее ошибкой.

Она прочла одну вещь Бомонта «Мгла бездны», пользуясьобъяснениями Клоусона о том, что он открыл в этом романе, и решила, что этоисключительно глупая книга. Несмотря на все письма и фотокопии, которые мистер«Большой кадр» показал ей, она считала очень трудной или почти невозможной длясебя мысль о том, что двумя этими писателями был один и тот же человек. Заисключением... когда она одолела три четверти писанины Бомонта и собиралась ужезабросить эту дерьмовую книжонку в угол, чтобы забыть о ней навсегда, ей вдругпопалась на глаза сцена, где фермер пристреливает лошадь. Лошадь сломала двеноги и, конечно, ее следовало пристрелить. Но вся штука была в том, что фермерДжон наслаждался этим. Он ведь спустил курок, лишь насладившись мученияминесчастной лошади.

Это выглядело так, словно Бомонт вышел на кухню за чашечкойкофе, дойдя до этого места... а Джордж Старк вошел и написал эту сцену, ожив,как сказочный Щелкунчик. Конечно, это единственный золотник в этой куче навоза.