Я уверен, что полиция действует согласно принимаемой присяге(если только они как и раньше приносят ее, хотя я догадываюсь, что там вряд личто могло сильно измениться). По-прежнему меня преследует ощущение, что я влюбой момент могу попасть в лапы бездушной бюрократической машины, не людей, аименно машины, которая методично сделает свое дело, разжевав меня до мелкихкусочков... поскольку именно это разжевывание людей является главным занятиеммашины. И все мои вопли и мольбы не помешают и не отсрочат эту машиннуюоперацию.

Я могу сказать, что Лиз была взволнована, когда поднялась комне в кабинет и сообщила, что полиция хочет видеть меня по какому-то делу, ноне пожелала говорить с ней по этому поводу. Она сказала, что один из пришедших– Алан Пэнборн, местный шериф. Я мог ранее встречать его раз или два, но яузнал его лишь потому, что время от времени его физиономия появляется впрограмме «Вызов» здешнего кабельного телевидения.

Я был заинтересован всем случившимся и даже благодарен заперерыв в машинописи, поскольку я совсем не хотел ею заниматься всю эту неделюи делал это только по настоянию жены. Если я что и думал по поводу полиции, тотолько то, что визит, видимо, как-то связан либо с Фредериком Клоусоном, или состатьей в журнале «Пипл».

Я не уверен, что смогу правильно передать тон и атмосферунашей встречи. Я не помню даже некоторых вещей, о которых шла речь, посколькуименно тон был здесь намного важнее. Они стояли у подножия лестницы в холле,трое крупных мужчин (неудивительно, что народ зовет их быками), и водаструйками стекала с них на паркет.

– Вы Тадеуш Бомонт? – один из них (это был шериф Пэнборн)задал мне вопрос, и с этого момента начались те самые эмоциональные изменения,которые я хочу описать (или хотя бы как-то обозначить). С несчастногомашинописца очень быстро слетело все его оживление, сочетавшееся с любопытствоми даже некоторым удовольствием от внимания к себе. Сразу же возникло некоебеспокойство. Называется мое полное имя, но без слова «мистер». Подобно судье,обращающемуся к подсудимому, которому он вынес приговор.

– Да, правильно, – сказал я, – а вы шериф Пэнборн. Я этознаю, потому что у нас есть домик у озера Кастл.

Затем я протянул ему руку, старым автоматическим жестомхорошо воспитанного американца.

Он только взглянул на нее, и на его лице появилось такоевыражение, словно он только что открыл дверцу холодильника и обнаружил, чтокупленная им к ужину рыба вдруг протухла.

– У меня нет желания пожимать вашу руку, – ответил он, –поэтому лучше уберите ее и избавьте нас обоих от ненужных затруднений.

Это было чертовски странно слышать, слишком грубы были этислова, но не столько они обескуражили меня, сколько тон, которым они былипроизнесены. Этот тон вполне соответствовал бы тому, что он считал менясвихнувшимся психопатом.

И почувствовав это, я ужаснулся. Даже сейчас я с трудом могуповерить, как быстро, как чертовски быстро, мои чувства перешли от обычноголюбопытства и некоторого тщеславия к голому страху и ничему более. Я мгновенноосознал, что они не собираются разговаривать со мной о чем-то, они здесь лишьпотому, что уверены в том, что я действительно что-то сделал, и в самую первуюсекунду охватившего меня ужаса – «я не собираюсь пожимать вашу руку» – я былсам уверен, что я что-то сделал.

– Это то, что я должен объяснить.

В ту секунду наступившей мертвой тишины после отказаПэнборна пожать мне руку я осознал, что в действительности я сделал уже все...и будет слишком бессмысленно не признавать своей вины.

Тад медленно опустил руку. Уголком глаза он мог заметить Лиз,сжавшую побелевшие ладони на груди, и вдруг ему захотелось разъяриться наполицейского, которого дружески пригласили в дом, а он в ответ отказалсяпожимать руку хозяину. Этому копу платили жалованье, хотя и в очень малойстепени, из налогов, вносимых Бомонтами за владение домиком в Кастл Роке. Этоткоп напугал Лиз. Этот коп напугал его.

– Очень хорошо, – ровным голосом произнес Тад. – Если вы нежелаете здороваться за руку, то, может, будете любезны объяснить мне, почему выоказались в моем доме.

В отличие от полисменов штата Алан Пэнборн носил недождевик, а водонепроницаемую накидку, которая доходила ему только до пояса. Онполез в задний карман, вынул карточку и начал читать по ней. В какой-то мигТаду показалось, что он слышит фрагмент уже прочитанного им когда-то романасюрреалистического толка.

– Как вы сказали, меня зовут Алан Пэнборн, мистер Бомонт. Яшериф графства Кастл. Я здесь, поскольку должен допросить вас в связи суголовным преступлением. Я буду задавать вопросы в полицейской казарме штата вОроно. Вы имеете право не отвечать...

– О милостивый Боже, что здесь происходит? – спросила Лиз ностановилась на полуслове, услышав голос Тада: «Минутку, обожди, черт побери,минутку». Он собирался прореветь это во весь голос, но даже его мозг не смогзаставить язык и легкие набрать достаточно воздуха и ярости, и все, что онсмог, было очень мягким возражением жене, которое Пэнборн даже и не заметил.

– И вы имеете право на консультанта-защитника. Если вы самине в состоянии нанять адвоката, он будет предоставлен в ваше распоряжение.

Он убрал карточку обратно в задний карман.

– Тад? – Лиз замерла перед ним подобно маленькому ребенку,испуганному громом. Ее глаза с ужасом смотрели на Пэнборна. До этого она иногдапоглядывала и на патрульных полицейских, которые выглядели достаточно крупными,чтобы с успехом играть на месте защитников в профессиональной футбольнойкоманде, но больше всего она следила за Пэнборном.

– Я не собираюсь ехать куда-либо с вами, – сказал Тад. Егоголос дрожал, прыгая то вверх, то вниз, меняя тональность, как у подростковпереходного возраста. Он все еще пытался разозлиться. – Я не думаю, что высможете принудить меня сделать это.

Один из патрульных прочистил глотку.

– Другим вариантом, – сказал он, – будет наше возвращениедля оформления ордера на ваш арест, мистер Бомонт. Опираясь на ту информацию, котораяу нас есть, это будет весьма легко сделать.

Патрульный взглянул на шерифа Пэнборна.

– Я думаю, можно сказать о том, что шериф с самого началапросил нас взять такой ордер. Он очень нас убеждал, и я думаю, что мы бы и нестали спорить об этом, если бы вы не были... чем-то вроде общественной фигуры.

Пэнборн взглянул недовольно, возможно, потому что ему непонравилось это определение, возможно, потому что полисмен доложил о нем Таду,а скорее всего, по обеим этим причинам.

Полисмен заметил этот взгляд, слегка потоптался на месте,как будто обувь начала ему тереть ногу, но тем не менее продолжал.