Ну, да ладно, теперь все это не играет никакой роли. Этолишь доказывает, что никто не может всегда устоять перед мужским напором.«Большой кадр» сумел подурить ей голову, но эта канитель, по крайней мере, былавесьма короткой. И с ней давно покончено.

Доди Эберхарт достигла площадки третьего этажа, ее ладоньсжалась в некое подобие кулака, которым она собиралась воспользоваться вместодверного молотка – времена вежливых постукиваний давно закончились. И тут оназаметила, что ее дверной молоток сейчас не понадобится. Дверь была незаперта.

– Иисус оплаканный, – пробормотала Доди, округлив губы.Здесь не было поблизости гнезда наркоманов, но если им хотелось очиститькакую-нибудь из квартир, наркоманы охотнее всего пошли бы в незапертую. Пареньоказался даже глупее, чем она предполагала.

Она налегла на дверь, и та легко отворилась.

– Клоусон! – проорала она тоном, обещающим гром и молнии.

Ответа не было. Взглянув в короткий коридор, она увиделаопущенные занавески в гостиной и включенный верхний свет. Тихо играло радио.

– Клоусон, я хочу поговорить с тобой! Она прошла короткийкоридор... и остановилась. Одна из подушек софы валялась на полу.

Это было все. Нет никаких следов, что квартирку обчистилголодный наркоман, но ее инстинкт был еще слишком силен, и весь ее гневиспарился за одну секунду. Она чуяла что-то. Это что-то было очень слабымзапахом, и оно было здесь. Чуточку напоминает испорченную, но еще не прогнившуюеду. Это был не тот в точности запах, но самый похожий из тех, что шли на ум.Приходилось ли ей ощущать его раньше? Она подумала, что да.

А кроме того, здесь пахло еще чем-то, хотя она не былауверена, что это улавливает именно ее нос, а не что-то другое в ней. Здесь оналегко согласилась бы с патрульным Хэмильтоном из Коннектикута в егопредположении, что это запах беды.

Она стояла, все еще глядя на скомканную подушку и слышарадио. То, что не смогли вызвать три лестничных пролета, запросто вызвала этасамая невинная подушка – ее сердце громко колотилось в груди, а дыханиесделалось трудным и прерывистым. Что-то здесь было не в порядке. И даже ещехуже. Вопросом оставалось, стоит ли ей вмешиваться в это или нет.

Здравый смысл советовал ей уйти, уйти, пока еще есть путьназад, н этот здравый смысл всегда был очень силен в ней. Любопытство толкалоее оставаться здесь и поглядеть... и оно было еще сильнее.

Она повертела головой у входа в гостиную и сперва посмотреланаправо, где стоял этот дурацкий камин и находились два окна, открывавшие обзорна Эл-стрит. Там не было больше ничего. Затем она посмотрела налево, и ееголова внезапно застыла. Казалось, ее закрепили в этом положении. Глаза Додивытаращились.

Это оцепенение длилось секунды три, не более, но показалосьей намного дольше. И она увидела все, вплоть до мельчайших деталей; ее мозгсделал собственную фотографию того, что увидели глаза, с той же ясностью ичеткостью, которую затем вскоре пытался обеспечить следственный фотограф.

Она увидела две бутылки пива «Эмстел» на кофейном столике,одну пустую, другую наполовину полную с кружочком пены, еще оставшимся на еегорлышке. Она увидела поднос с надписью «ЗЕМЛЯ ЧИКАГО» на изогнутойповерхности. Она увидела два окурка сигарет без фильтра, вдавленных посерединекристально белого подноса, хотя, как она знала, «Большой кадр» и не курил – покрайней мере сигареты. Она увидела небольшую пластиковую коробку с кнопками,лежащую между бутылками и подносом. Большинство кнопок, которыми Клоусонприкреплял на доске в кухне всякие вырезки, были рассыпаны по стекляннойповерхности кофейного столика. Она также заметила, что некоторые кнопкизастряли в журнале «Пипл», том самом номере, где рассказывалась история о ТадеБомонте и Джордже Старке. Она могла увидеть мистера и миссис Бомонт, пожимающихна фотографии руки другу другу через могилу Старка, хотя с ее места ониказались стоящими где-то ниже могилы. Эту историю, как говорил ФредерикКлоусон, не должны никогда напечатать. Поэтому он и надеялся стать сравнительнобогатым человеком. Но он ошибался. Вообще, как выяснялось, он ошибался во всем.

Она могла видеть Фредерика Клоусона, сидящего в одном издвух кресел гостиной. Он был привязан. Он был раздет, и вся его одежда былазаброшена комком под кофейный столик. Она увидела кровавую дыру в его паху. Ворту мистера «Большой кадр» торчал его же член. Убийца также вырезал языкКлоусона, прибив его на стену теми же самыми кнопками. Вся эта ужасная картинамолниеносно отпечаталась в мозгу Доди. Кровь растеклась по обоям причудливымиволнами.

Убийца использовал еще одну кнопку с ярко зеленой шляпкой,чтобы приколоть вторую страницу статьи из журнала «Пипл» к груди бывшего «Большогокадра». Она не могла рассмотреть лицо Лиз Бомонт – оно было залито кровьюКлоусона, не смогла увидеть женскую руку, высовывающую парочку гномов длядемонстрации их улыбающемуся Таду. Она вспомнила, что это фото особеннораздражало Клоусона. – «Какая чушь! – воскликнул тогда он. – Она ненавидитдомашнее хозяйство – я помню, как она заявляла об этом в интервью сразу послепубликации первого романа Бомонта».

На стене поверх прибитого языка были написаны кровью припомощи пальца следующие слова:

ВОРОБЬИ ЛЕТАЮТ СНОВА

– Иисус Христос, – подумалось вдруг ей. – Ведь это же совсемкак роман Джорджа Старка... то, что обычно проделывает Алексис Мэшин.

Сзади нее послышался мягкий звук, как от легкого удара.

Доди Эберхарт вскрикнула и круто обернулась. Мэшин шел к нейсо своими ужасными ножницами, обагренными кровью Фредерика Клоусона. Его лицопредставляло собой лишь сетку шрамов, которыми разукрасила его Нони Гриффитс всамом конце романа «Путь Мэшина» и...

Но на самом деле здесь никого не было. Просто захлопнуласьдверь, и все, а это нередко случается с дверьми.

«Что же это? – снова спросили самые потаенные закоулки еемозга, все более громким и испуганным голосом. – Надо было остаться там, налестнице, в стороне, не открывать эту проклятую дверь – и у тебя не было быникаких проблем. Тебе же вполне хватило бы небольшой щели у двери, чтобыпозвать его, даже без крика».

Теперь ее глаза снова обратились на пивные бутылки, стоявшиена кофейном столике. Одна пустая. Другая полупустая, с еще не осевшим колечкомпены внутри горлышка.

Убийца был за дверью, когда она вошла. Если бы она повернулак нему голову, она бы тотчас увидела его... и, конечно, уже была бы на томсвете, как и Клоусон.

И пока она стояла там, потрясенная столь красочным зрелищем,убийца просто вышел из квартиры, закрыв дверь.

Ноги не выдержали этого напряжения, она рухнула на колени сграцией слонихи, и в такой позе очень напоминала девушку, принимающую причастиев церкви. Ее мозг исступленно прокручивал одну и ту же мысль, подобно белке,бегущей в своем колесе: «Ох, я не должна кричать, он ведь вернется, ох, я недолжна кричать, он ведь вернется, я не должна кричать...»