– Я пыталась, – прорывалось сквозь яростный вой не менее яростное шипение. – Пыталась хоть как-то отгородить тебя. Но на твое упрямство не хватит никаких полумер.

Ариадна выволокла Габриэль сквозь оплавленный разлом наружу. Ветер наотмашь ударил ее в грудину, заставив замолкнуть. Габриэль проморгала красное, его сменило другое красное, и оно бродило, ферментировалось, как Ариадна и описывала, и черное копошилось в нем червями, будто в четырехмерно распятом трупе.

– Ненавижу тебя, – простонала Габриэль. – Надеюсь, ты выживешь и проведешь тупую бессмысленную жизнь в комнате с мягкими стенами, где вам со Стефаном самое место.

Ариадна не ответила. Она вздернула Габриэль за волосы, поставив на колени у самого края. Ничто, порадовалась их возвращению бездна. Ничто-о-о, влилась сладостным шепотом в уши, а оттуда в мысли, в горло.

Габриэль закрыла глаза.

Ты мой корм, ничто.

Вдалеке что-то громко хлопнуло, но Габриэль не показалось это важным. Натяжение в волосах исчезло. Тело качнуло вперед. Она ждала удара коленом между лопаток, пинка в поясницу, чего-то простого и техничного, как включенный поворотник. Но вместо этого ее объяло холодным и мягким, и потянуло назад. Габриэль повиновалась. Откинулась на спину, но не упала. Холодом затягивало позвоночник, ребра, но не больно – как защитой от огненного ветра. Габриэль открыла глаза, опустила голову. Увидела узкие белые руки, обнимающие ее со спины. Они держали пистолет Ариадны, и металл его был теплее сомкнутых на рукояти пальцев.

Не только из-за недавнего выстрела.

Габриэль пошевелилась, украдкой обернулась, боясь, что это часть обещанного сумасшествия. Но Ариадна в мокром летнем платье по-прежнему сидела за ней, уткнувшись лбом в лопатки. А больше на краю бездны никого не было.

Пистолет остыл. Габриэль судорожно выдохнула. Она думала сказать, что ей жаль, но это было неправдой. Она и сама пристрелила бы эту галерейную цацу, если бы могла. Габриэль неловко коснулась узких белых рук, проверяя их на твердость, но мягкость, мысленность, но реальность.

– Не сочти за неблагодарность… – выдавила она. – Это лучшее, что случалось со мной в последнее время, но все же… Как и зачем ты сюда пришла?

Ариадна попыталась отстраниться. Габриэль бесконтрольно сжала ее руку. Страхом: нет. Просьбой: останься. Унизительно громким признанием: неужели ты не понимаешь, что я хочу сидеть так до скончания времен?

Но Ариадна только переложила голову поудобнее и прошептала:

– Он лжет. Ее нет под бетоном. Он хочет, чтобы ты сказал так Адаму.

Я беззвучно отшатнулся. Стефан резко сместился в сторону, и я скорее услышал, чем увидел, – новый замах. Аккурат в мое солнечное сплетение.

Я сложился, хватая ртом воздух. Стефан встал передо мной. И, блин, честно, почти не соображая, я рванул на него, тараня головой в живот.

Нас впечатало в бытовку. Я навалился, и его локоть мгновенно прилетел мне в ухо. Я лажал, не в силах угнаться ни за одним выпадом, хотя они не были ни быстрыми, ни точными и принадлежали телу, которое он если и знал когда-то, то не таким. Но у Стефана была цель. У меня ее не было. Ну, была, но не из тех целей, с которыми люди ввязываются в драки.

Он снова ударил. Я вцепился ему в плечо. Он извернулся и ребром кулака саданул мне по животу. Перед глазами загрохотало цветом, как светом, как новогодними петардами. Я отшатнулся. Стефан ударил под колено. Я рухнул, распластавшись, и тут же получил сапогом в ребро – дважды.

Он все делал наверняка.

Я лежал и ждал, что он что-то скажет, одну из своих я-был-прав-штук. Но Стефан отвернулся и, шатаясь, отступил к незалитым бетоном блокам.

– Не подходи к краю, – выдохнул я. – Поранишь ее.

Он обернулся, но далеко не сразу. Будто звуки доходили до него с задержкой. Будто между нами появился разрыв – и он, кстати, правда появился. Так случается, когда внутри тебя что-то умирает, и это что-то – кто-то – было связано с кем-то другим. Не эмоционально, куда уж, тут мне доходчиво объяснили и в первый раз, но функционально. Стежками между двумя элементами раскапсулированной психики синтропа. Сигнатурами.

Стефан отвернулся, обвел долгим взглядом стройку, задержавшись на бетономешалке.

– А, – выдохнул. – Реавторизация.

И упал.

Тик-так, тик-так. Остывал секундомер.

Я встал, поволочился в бытовку, где видел веревку. По пути попытался вспомнить все, что знал о связывании людей, но хорроры по этой части оказались небогаты, а другие фильмы, чуть более образовательные, вылетели из головы. Вернувшись, я оттащил бессознательную Ариадну подальше от стройки. Я надеялся, что теперь, когда у нее сократилось число активных сигнатур, Габриэль потребуется больше времени, чтобы наскрести физиологический минимум и дать Стефану снова проснуться. У меня были большие планы на эту передышку. Я не собирался оставлять Ариадну тут.

Госпожу М. тоже.

Ветер откуда-то принес звуки помех. Колкие мусорные всплески ненастроенного радио. Я выпрямился, пытаясь определить их направление. Меньше всего мне нужна была встреча с живыми людьми.

Радио что-то поймало, чем-то всхлипнуло и замолчало. Прикрыв глаза, я вслушался в ночь. Уши закладывало от тишины: ни близких шагов, ни рокота далеких экскаваторов, – ничто не разряжало ее плотный, почти погребальный покров.

Я затянул на ногах Ариадны последний узел и посмотрел на бетономешалку. Аккуратно прошел по краю фундамента, подобрался к кабине с пассажирской стороны, открыл дверь. Госпожа М. сидела прямо, глядя в лобовое стекло. Я не сомневался, что у Стефана был план на случай, если я не поведусь на ложь про бетон, и другой план, и план на случай плана, – в конце концов, что ему было делать в предыдущие дни, кроме как строить планы? – поэтому я собирался поспешить. Я позвал. Госпожа М. повернула голову и посмотрела на меня, балансирующего на узкой ступеньке возле огромного тракторного колеса, знакомым взглядом сверху вниз. Из вечности в настоящее.

Я помог ей спуститься, провел вдоль фундамента в обратном направлении и снова услышал помехи. Они были все там же, дрейфовали между ненайденными радиостанциями, то приближаясь, то отдаляясь от них. Когда я прошел мимо связанного Стефана, все опять стихло. Я выглянул из-за бытовок, сощурился в полутьму, вдалеке освещенную щербатыми, с выбитыми диодами прожекторами. Где-то там стояла пассата, которую я планировал подогнать, чтобы загрузить тело Ариадны на заднее сидение.

– Не отдавай ее, – раздалось за спиной. – Это глупо.

Я застыл, как вкопанный. С недоверием, раззадоривающим злобу, обернулся:

– Уже?! Как ты, черт возьми, это делаешь?!

Стефан пошевелился, с усилием сел, опершись заведенным за спину локтем о какую-то насыпь. Из-за темноты я не видел выражения его лица, но молчание лилось как песня – красноречивое донельзя. Я почуял: он действительно что-то делает.

– Ты это делаешь, – спокойно возразил Стефан.

Я знал, что затянул веревки достаточно хорошо. Он тоже знал и не пытался ничего с этим сделать.