Идите, пожалуйста… Найдите его сами. Уверен, здесь недалеко…

Три госпожи М. поворачивают головы и смотрят на улицу. Две из них делают друг за другом шаг. К двери подходит одна, заслоняя спиной свет фонарей. Я вижу, как она переступает порог, и на секунду закрываю глаза. С темнотой накатывает тошнота, а с ней удушье и такая смертельная слабость, что я заваливаюсь, кажется, на спину и отключаюсь.

Когда я прихожу в себя, то понимаю, что по-прежнему сижу и обнимаю Ариадну. Какой-то из мебельных призраков поддерживает меня со спины. Я щурюсь на дверной проем. В нем госпожа М., как в раме собственного портрета. Стоит, смотрит на небо. Может, даже видит звезды.

Я разлепляю губы:

– Идите.

Я добиваю связки:

– Пожалуйста.

И прежде, чем понимаю, что в действительности не издаю ни звука, госпожа М. опускает голову, оборачивается, внимательно смотрит на нас.

И закрывает дверь с той стороны.

Эпилог

«А что же Адам?»

В миленько обставленной комнате на сороковом этаже апартаментов «Палладиум Эс-Эйт» уже месяц жила девочка. Назовем ее: больше-чем-девочка. Может даже: девочка-произведение, потому что произведение больше каких-то там сумм.

Весь этот месяц к башне, прятавшей девочку, как принцессу, за тоннами бетона, железа и аквамаринового стекла, в половину восьмого вечера приходил четверть-мальчик. Конечно, четверть – не все, что от него осталось, но половина себя от половины другого звучало нудно и невыразительно и отвлекало от главного: девочка умножилась, а мальчик сократился, и с этой новой целостностью им обоим предстояло долго-долго жить.

Ну, ему меньше. Если он Змееносец. Без обид, ребятки.

Все тот же месяц у мальчика и девочки происходили краткосрочные встречи с самым опасным существом из ныне живущих. Девочка думала, что не выбирает, но это не так: она жила во власти одиночества, и ей это не нравилось. Мальчик думал, что приходит на встречу сам, но это тоже было не так: его вели обещания, часть которых он даже не помнил.

В семь-двадцать-три вечера отголосок древнего хаоса, разрушений и миллиона смертей, чье появление мы не смогли предотвратить, несмотря на колоссальную жертву, выходил из одной башни и направлялся в другую, делая небольшой крюк, чтобы с полупустой смотровой площадки поглядеть на корабельные огни.

– Ты верен своему расписанию, Михаэль, – приветствовал он мальчика в семь-тридцать-семь, иногда в семь-тридцать-девять, и только раз в семь-сорок-три, когда выпал первый снег.

– Технически, вашему, – отвечал четверть-мальчик и добавлял ритуально, с одинаковой почтительной интонацией: – Господин Бернкастель.

После этого отголосок мрака и заката цивилизаций обычно смотрел на башню, в которой тоже жил, и не то чтобы свободнее девочки-произведения, и говорил:

– Снова нет.

Мальчик слышал его, но и что-то другое тоже:

– А спросите еще раз? Пожалуйста.

– Спрошу.

Мальчик улыбался, прощался и уходил еще с одним нет, чтобы на следующий день пришлепать за новым. Но их короткие встречи я не назвал бы грустными. Они были про ожидание чуда, как святочный рассказ.

А вот с девочкой-произведением встречи «господина Бернкастеля» проходили по-разному. В первые дни они были даже не с ней, а с местом, где она обитала, с удобствами, которые требовали корректировок и контроля, исходя из показателей жизнеобеспечения, с постепенно возвращающими потребностями, которые тело девочки-произведения отказывалось принимать. Но выбора у него не было. Жизнь снова одержала над ним верх. И только когда девочка-произведение начала самостоятельно есть, «господин Бернкастель» пришел наконец к ней. Он принес ей ужин и выпил с ней кофе, а следующим вечером выдал мальчику первое нет.

– Завтра он снова придет, – молвил «господин Бернкастель», раскладывая продукты по нижним полкам холодильника.

– Завтра снова откажите ему, – ответила девочка-произведение, морщась над журналом на португальском.

Он закрыл холодильник и проверил шкаф, где хранилась питьевая вода.

– Могу я дать вам совет?

– Как советник госпожи-старшего-председателя?

– Не как советник госпожи-старшего-председателя.

Девочка-произведение выдохнула и отложила журнал, который сегодня понимала хуже, чем вчера, а через неделю перестанет понимать вовсе.

– У него отношения не с вами, а с надеждой увидеть вас. Если цель отказов – положить им конец, возможно, вам стоит пересмотреть стратегию.

Девочка-произведение поставила руку на поручень кресла, в котором сидела, прикрыла ладонью глаза. Подлокотник из податливого медицинского материала, с эффектом памяти и крохотным дисплеем, показывающим уровень заряда – современные инвалидные кресла, оказывается, такие энергожоры, – неуловимо промялся по форме ее локтя.

– Через десять дней, – наконец молвила она. – Я хочу иметь возможность хотя бы встать и уйти в дальний угол.

«Господин Бернкастель» кивнул. «Господин Бернкастель» разбирался в человеческих надеждах как в разновидности оружия.

Через десять дней, поглядев на часы, четверть-мальчик впервые оставил место своего неподвижного ожидания. В поисках «господина Бернкастеля» мальчик проверил смотровую площадку, повторил в обратном направлении его ежевечерний путь и, решив, что «господин Бернкастель» не станет заниматься тем же, не обнаружив своего маленького визави на привычном месте, развернулся в обратную сторону. Тогда же услышал со спины:

– Прошу прощения. Планы изменились.

Спустившись по лестнице, «господин Бернкастель» добавил:

– Ваши тоже, Михаэль.

Через десять дней и пятнадцать минут «господин Бернкастель» открыл белую дверь в конце белого коридора, но порога не переступил. Четверть-мальчик зашел один и увидел миленько обставленную комнату девочки-произведения, сочетанием дополняющих друг друга интерьеров напоминавшую квартиру, только без стен.

Девочка-произведение сидела в кресле, уже обычном, сцепив руки на груди, в той части квартиры-комнаты, которую за месяц, десять дней и пятнадцать минут привыкла считать гостиной.

– Не думал, что здесь будет так уютно, – сказал мальчик вместо приветствия, разглядывая предметы слева и справа от девочки. – Ты вроде как в тюрьме.

– Я же не серийный убийца.

Мальчик рассмеялся:

– Это смотря откуда начинать считать серию.

Девочка не нашлась что возразить. Она не ожидала, что мальчик, пусть и с улыбкой, так быстро перейдет к той части своего визита, что обещала больше всего неловкостей, молчания и ничего не меняющих объяснений.

– Я… – наконец молвила она. – Мне жаль.

– Все в порядке.

– Я про маму Кристы. Бернкастель сказал…

Он кивнул, перебивая ее не столько словами, сколько этой странной, нетающей улыбкой.

– У каждого своя оптимизирующая функция, Ариадна, – и, спохватившись, он уточнил: – Я же могу продолжать тебя так называть?

Девочка пожала плечами.

– Мы больше не увидимся. Так что как хочешь.

Мальчик кивнул и на это. Он, кажись, все время слышал не только то, что слышал.

Девочке стало легче, когда мальчик отвернулся и прошел в ту часть места ее заключения, что месяц, десять дней и восемнадцать минут заменяла ей кухню.

– Крис в порядке, – неожиданно продолжил мальчик. – Она сейчас живет у отца. Правда, сам он уехал из страны, как только разобрался с гибелью мамы, выплатами и всем остальным. Со слов господина Бернкастеля, в расчетах лапласов нет вероятности, в которой он захочет вернуться к работе в Эс-Эйте.

До того девочка-произведение думала, что не хочет знать о внешнем мире. Им с недавних пор стало не по пути. Она дала себе срок и четко следовала графику, привыкая