них уехали, не желая сближаться с партией. Его же связи с партией были теневыми, не столь крепкими, чтобы в В. он привлекал внимание, но достаточными, чтобы он мог выступать как ее посланник. Главной задачей было донести до налаженных связей, что оккупация «Единой Империей» неизбежна и партия простит всех (и, безусловно, отблагодарит), кто не выступит против нее во время вторжения. Размышляя об этом, он искал себе оправдания: не соверши это он, совершил бы кто-то другой, и это единственный способ… Не может быть, чтобы Мария поняла его. Не стоит говорить об этом с ней.

— Мне не нужно было уезжать из Минги, — сказал он вместо этого. — Столица принесла моей семье одни несчастья. После В. я, наверное, вернусь домой.

— У тебя же нет там ничего, — ответила Мария.

— Я заведу себе собаку и велосипед. У меня в Минге столько знакомых… Устроюсь как-нибудь.

Легли они около полуночи, а рано утром их разбудил крик проводника: поезд прибывает в В., приготовьте документы! Быстро намазываясь кремом, с зеркальцем в руке, Мария как ни в чем не бывало спросила:

— Так ты не поедешь со мной? Я правильно поняла тебя?

— Думаю, ты справишься без меня.

— Но ты мог бы остановиться у нас. Сэкономил бы деньги…

— У нас? У кого это?.. Может, ты сначала спросишь у своей тети, ведь это как-никак ее дом, а не твой, и ей решать, как им распоряжаться.

— Ты стал невыносимо занудным, — пожаловалась она. — Я скажу Кате, что ты навестишь нас, и ты не посмеешь обмануть ее ожидания. Так ведь?

— Ага. Обожаю такие манипуляции.

Обиженная Мария тихонько фыркнула. Она поспешно накрасилась и причесалась, и отказалась от помощи со своим чемоданом. Когда Альберт усаживал ее в такси, она забыла о своем оскорбленном выражении и оглянулась на него. Он приветливо улыбнулся. Вспомнив, что обижается, она тут же нахмурилась и безобидно выругалась.

Он сел в другую машину и достал список со своими контактами. Что делать дальше, он не имел ни малейшего понятия. Логичнее было бы нанести первые визиты и попробовать собрать поверхностные новости, и все же появилась мысль: не бросить ли начатое, не остаться ли тут и забыть, зачем он приехал? Партия не имеет власти в В. — пока не имеет, поправил он себя. Нет, невозможно помыслить, чтобы отказаться, уже согласившись: партия знает о Марии и наверняка знает о Кете, что живет постоянно в В., и кто знает, чем обернется его несговорчивость. У него не хватит денег, чтобы незаметно уехать из В., тем более с Кете (без нее это бессмысленно), и никто не гарантирует, что его, с его странными связями с партией, не остановят на границе независимой страны. А скрываться в В., в которой партия вот-вот откроет свой штаб?..

В течение четырех суток он не связывался с Марией, жил в отеле, что оплачивала партия, и навязывался знакомым из Минги, что словно с лица его читали, зачем он приехал в В. Многие благоразумно его встречали. Состоялось несколько невинных, если смотреть со стороны, диалогов о возможном присоединении В. к партийной империи. Бежавшие из Минги либо разочаровались в политике ближайшего соседа, либо соскучились по родине, но боялись вернуться. В своем прощении они сомневались, но не отказывались от возможного (если партия окажется в В.) союза. Альберт чувствовал себя глупо, а порой и омерзительно.

В пятый вечер в его номер позвонили и доложили, что к нему пришла его «бывшая коллега». Ею оказалась его сестра Марта. Она с порога бросилась ему на шею и заплакала.

— Боже, Мисмис, ты пришла?.. Ты с ума сошла!

— Не верю, что партии есть какое-то дело до меня. — Она вытирала слезы и всхлипывала. — Ты очень изменился, Бертель. Зачем ты приехал?

— Это долгая история. Раздевайся. Вот вешалка, снимай пальто.

Слушая его, Мисмис критично осматривала его номер — должно быть, искала прослушку. Перебив себя, Альберт заметил, что она прекрасно выглядит: сестра благородно осветлила волосы и носила модную по-американски короткую стрижку, носила дорогой, в полосочку, белый костюм и лакированные французские туфли.

— Я вышла замуж за газетного бизнесмена, — с легкой улыбкой призналась Мисмис.

— А он знает, что ты не развелась с прошлым мужем?

— Знает, не беспокойся. Он либерал и умный человек, и ненавидит партию. Он знает, что мой первый муж — преступник. Он… — Она закусила нижнюю губу. — Ты знаешь, что с моим… моим сыном?

— Он с твоим мужем. Большего не знаю. Германн меня уволил… Честно, ты не виновата, я не сожалею о том, что сделал.

С облегчением Мисмис его обняла.

— Тебе хорошо, Мисмис? Ты в порядке?

— Я скучала, — прошептала она. — Я очень боялась за тебя… Бертель, хочешь, я упрошу мужа помочь тебе? Не возвращайся к партии. Это плохо кончится! Бертель, послушай меня, пожалуйста!

— Нет, Мисмис, мне нечего бояться. Это тебе нужно бояться. Партия скоро будет здесь.

Она отпустила его плечи и уставилась на кончик его шарфа.

— Не верю. Этого не может быть, Бертель. Они не посмеют… войти в независимую страну.

— Они не считают эту страну независимой.

— В. никогда не сдастся партии. Мы будем сопротивляться. Партия здесь не нужна.

— Я должен был предупредить тебя. Прости, Мисмис. Я должен был сказать тебе это. Правда в том, что партия сметает все и получает все, что хочет.

Она отступила на шаг и с разочарованием спросила:

— Поэтому ты помогаешь им — потому, что они получают все… даже тебя? После всего, что они сделали с нашей семьей? Они убили нашу мать и отобрали у нас наше наследство!

Не скрывая боли, Мисмис села близ открытого окна. В волосах ее запутался свет уличного фонаря. Он боялся приблизиться к ней, боялся, что Мисмис, с которой его связывало множество воспоминаний, мест и былых разговоров, — что она в мгновение оттолкнет его навсегда.

— Пожалуйста… — начала она еле слышно, — объясни мне, зачем… Мы можем помочь тебе. Мы можем… вытащить тебя. Только… скажи, что они сделали, чем они держат тебя.

— Ты помнишь, как Красная Армия вошла в Мингу?

— Что? О чем ты?

— Это было почти двадцать лет назад, мы были детьми.

Она неуверенно кашлянула.

— Это было в войну… Не понимаю, Бертель. Ты ненавидишь Красную Армию — и что?

— Ты помнишь человека… коммуниста, что жил у нас? С нами.

— Не понимаю, — решительно перебила сестра. — Почему я должна это помнить? Мне было… шесть лет? Семь? Зачем нам вспоминать, что было тогда?

— Ты помнишь это. Тот человек изнасиловал нашу мать.

Она сжалась в страхе, ее