— Нет, Бертель, нет…

— Ты помнишь это так же хорошо, как и я.

— И что с того? — воскликнула она охрипшим голосом. — Это прошло, это было так давно, очень давно! Остановись, умоляю тебя! Это плохо кончится…

— Партия нашла его. По моей просьбе. Мы можем сделать с ним все, что захотим. Мы можем убить его, если захотим. Можем попросить пытать его или насиловать. Все, что нам захочется.

Марта встала, держась за спинку кресла. Ее белый костюм, казалось, резко потемнел.

— Бертель… пожалуйста, это… безумие. Пожалуйста, ты… отпусти это. Ты зашел слишком далеко. Они тянут тебя за ниточки, они знают, как манипулировать тобой, а ты позволяешь. Они играют на твоих страхах… Отпусти это.

— Я не могу. Я слишком помню это. Он должен понести наказание.

— Бертель, остановись!

И она начала бессвязно рассказывать, как новые и новые взаимные договоренности связывают его с партией, как он запутывается, как вовлекается без возможности отказаться…

— Ты права во всем. Твой муж раньше тебя рассказывал, как партия привлекает к себе. Нас не нужно запугивать и заставлять: мы сами согласимся на любое в обмен на желаемое.

— Страшно слышать это от тебя, — прошептала Мисмис.

Она засобиралась. На брата она больше не смотрела; он чувствовал ее беспокойство и ужас: на что он соглашается? Ему было совестно близ Мисмис. Но, стоило ей уйти, как он испытал облегчение. Казалось, Мисмис уже не была его сестрой, не была никем, и не партия была виновата, а они сами.

— Хорошо, что вы приехали, — сказали ему в тюрьме. — Мы давно уже не видели партийных. Вы заинтересовались? Неужели он может что-то знать? Я не знаю… У нас никто ему не верит.

Он сглотнул болезненный ком в горле и показал открытые служебные документы. Человек доброжелательно кивнул и пустил его в закрытое пространство.

— Я правильно понял, что он у вас организовал тайную ячейку? — спросил Альберт.

— Вы все правильно поняли. Собирал большие деньги. Коммунист, понятно. Часть денег он тратил на агитацию… ну, вы понимаете… листовки, подпольные газеты и все такое. Но большую часть оставлял себе. Что-то докладывал о трудностях в работе, как тяжело найти кадры, что все боятся… Жил при этом на широкую ногу. Но месяцев шесть назад, как мы от него узнали, поступил приказ устраивать погромы. Он колебался сначала, но начальство пригрозило, и он испугался: неосторожно набрал активистов, а те разгромили отделение полиции. Ребят этих арестовали, а они, недолго думая, заложили его, чтобы самим за организацию не отдуваться. Его арестовали. Просидел он тихо с неделю, а потом стал просить доложить «наверх», что умоляет о снисхождении, раскаялся в преступлениях и хочет выйти из тюрьмы в обмен на некие «секреты». И что, в крайнем случае, он готов работать на нас. У нас никто ему не верит: ну какие он может знать секреты? Кто бы ему их рассказал? Просто тянет время… просил он, кстати, послать в партию, чтобы вы вызвали его к себе… Он может быть полезен партии?

— Я не знаю, — ответил Альберт, — я пока поговорить.

Человек нерешительно потоптался на месте, а затем вышел, оставив его в комнате с пустыми зелеными стенами. Он же, пытаясь скрыть волнение, стал искать что-то в карманах пальто. Арестованный был подготовлен к встрече с ним, знал, откуда он приехал и также был уверен, что партия заинтересована в его личности или хотя бы в знаниях о коммунистическом движении. Альберт чувствовал, что смотрят на него, как на последнюю надежду. В ответ он надеялся ощутить сладость этой власти — отчего он не упивается осознанием, что от него одного сейчас зависит жизнь и смерть его давнего, единственного врага? Изображая, как занят поиском чего-то (чего, чего, чего?), он испытывал только одно — страх. Мельком взглянув на него, Альберт подумал, что не узнает его; и лишь затем, подавив сильное смятение, он решился лучше рассмотреть его — и обнаружил, что припоминает смутно и лицо его, хоть и постаревшее, и само выражение лица этого, которое когда-то казалось ему мягким, благожелательным и искренним.

Что же сказать ему теперь?

— Я приехал, чтобы поговорить с вами, — тихо, нервно сказал он и наконец сел напротив. — Вы меня не знаете…

— Вы от партии?

— Что?.. А-а-а… можете считать, что от нее.

— Вас интересует, что я знаю?

Что же говорить, как начать после «я знаю, я знаю, я знаю…»?

— Я бы… я бы хотел сначала услышать, что вы рассказали следователю. В чем вас обвиняют? — Он запинается?

— Они грозятся меня расстрелять.

— Я это понимаю… но я бы хотел услышать, в чем вас обвиняют. Если вы не хотите начать сами, что же… Вы работали на коммунистов? Так?

Допрашиваемый подозрительно покосился на его руки. Отвечать он не хотел; замечая нервность, бледность «партийного следователя», беспокойство его глаз, он понимал, что и говорит приехавший как-то не так, странно, будто бы был не тем, за кого себя выдавал. Заметив сомнения арестованного, тот сделался еще нерешительнее. Ни с кем из допрашиваемых он не чувствовал себя так унизительно, как с этим, с которым не умел разговаривать, от которого не то что не мог добиться внятных ответов, но и спросить не мог нормально — обнаруженная слабость сожрала накопленный за многие годы профессионализм.

— Почему вы не хотите отвечать мне? — перебил самого себя Альберт. — Вы что, сомневаетесь в моих полномочиях?

— Не сомневаюсь я в ваших полномочиях. Почему?..

— А что не так? Я хочу, чтобы вы отвечали на мои вопросы. Вы сами согласились.

— Извините… но вы как-то не так разговариваете. Словно не то спрашиваете, что хотите.

— Ах, не то! Ну, хорошо, — с обессиленной злобой ответил он. — Давайте тогда начнем с самого начала. Вы помните, что вы делали на следующий год после войны?

— Это было почти двадцать лет назад. Как я могу помнить? И что вы хотите, чтобы я вспомнил?

— Вы не помните?.. Но как вы могли забыть? Такое разве можно вычеркнуть из памяти?

— Вы не могли бы, если так… объяснить, какой период вы имеете в виду?

— Я имею в виду, — с возрастающей злостью ответил Альберт, — если вы соизволите вспомнить, весну. Апрель, если быть точным. Где вы были в апреле того года? Где? Неужели забыли? Вот ни за что не поверю! Ложь!..

— Я был в Минге. Красная Армия пыталась удержать город.

— А, так помните! Замечательно!.. Посмотрите сюда! — Он положил на стол заранее приготовленную фотографию. — Вот! Посмотрите! Вы узнаете кого-то на этом снимке? Хоть кого-то?..

Лицо того нисколько