Ее лицо, освещенное голубоватой вспышкой молнии, напомнилоему перекошенную злобой физиономию гарпии. Она все еще была одета в кокетливыйфартучек (Нэн всегда предпочитала одеваться как положено официантке), но отгруди, скрытой белыми кружевными оборками, несло рвотой.

Преподобный Роуз, пошатываясь, привалился к ее плечу,бессильно опустив голову. Он несколько раз пытался попросить Нэн, чтобы онаотпустила его волосы, но всякий раз его слова заглушал раскат грома.

Еще несколько человек последовали за ними через разбитоеокно, но большинство продолжало топтаться в вестибюле у наглухо закрытыхпарадных дверей. Теперь Нэн поняла, почему они были так неприступны: снаружи ихподпирали два железных лома. Она выбила их, освободив дверь в тот самый момент,когда молния сверкнула над Общинной площадью, прямым попаданием угодив вподмостки эстрады, на которой когда-то молодой мученик Джон Смит назвал имяубийцы, и эстрада вспыхнула как спичка. Поднялся сильный ветер, раскачиваяверхушки деревьев, как будто пытаясь разогнать ими несущиеся наперегонки черныетучи.

Как только ломы отлетели в стороны, двери распахнулись стакой силой, что одна даже сорвалась с петель, упав прямиком на цветочнуюклумбу, украшавшую церковное крыльцо. Поток баптистов с выпученными глазами,перекошенными лицами, сгибающихся в приступах рвоты, вывалился наружу: онипадали, спотыкаясь один об другого и катясь по ступенькам церковного крыльца.

Все они источали зловоние. Все рыдали. Все кашляли. Всехтошнило. И все потеряли разум.

8

Рыцари Колумба под предводительством отца Брайама и ДочериИзабеллы под руководством Бетси Виг встретились в центре автостоянки в тотмомент, когда небеса разверзлись окончательно и дождь хлынул как из ведра.Бетси схватила отца Брайама за плечи: глаза у нее были красные, из нихпостоянно текли слезы, мокрые волосы облепили голову неопрятными прядями.

– Там остались еще другие! – кричала она. – Наоми Джессап…Тония Биссет… не знаю даже, сколько их там.

– Кто? – вопил Альберт Жендрон. – Кто это сделал?

– Баптисты! – кричала в перерывах, между всхлипами Бетси.

Но когда небо вспыхнуло, пронзенное множеством стрел молний,Бетси зарыдала как сумасшедшая.

– Они назвали меня папской подстилкой! Это баптисты!Баптисты! Это все проклятые Богом баптисты!

Отец Брайам тем временем сумел освободиться из объятий Бетсии бросился к дверям Приюта. Он оттащил лом, подпиравший двери в самой серединес такой силой, что выгибал их внутрь. Двери распахнулись, выпустив наружу толпуполуобморочных, залитых рвотой женщин и клубы зловонного дыма.

Вдруг он заметил Антонию Биссет, «милую Тонию», которая такловко всегда работала иголкой и ниткой и с такой готовностью помогала в любомновом церковном проекте. Она лежала на полу у председательского стола,полуприкрытая знаменем с изображением Инфанта Праги. Перед ней на корточкахсидела и плакала Наоми Джессап. Голова Тонии была повернута под неестественнымуглом. Неподвижный взгляд смотрел в потолок. Зловоние погубило Антонию Биссет,которая ничего не покупала в магазине Нужные Вещи и не выполняла никакихпоручений мистера Гонта.

Наоми увидела отца Брайама, стоявшего на пороге, поднялась ибросилась к нему. Она находилась в таком шоке, что зловоние, источаемое бомбой,казалось, больше ее не беспокоило.

– Отец! – кричала она. – Почему? Почему они это сделали?Ведь мы всего лишь хотели немного повеселиться… ничего дурного. За что?

– Потому что этот человек безумен, – тихо сказал отец Брайами обнял Наоми.

Рядом с ними прозвучал голос Альберта Жендрона, тихий изловещий.

– Пошли за ним, – произнес он.

9

Христово Воинство баптистов маршировало по Харрингтон Стритпод проливным дождем, с Доном Хемфиллом, Нэн Робертс, Норманом Харпером иВильямом Роузом в первых рядах. Их взгляды, покрасневшие от отравляющих газов,метали громы и молнии. Большинство из Христовых Воинов залили блевотиной ктобрюки, кто рубашку, кто башмаки, а кто и все вместе взятое.

Даже ливень не в силах был смыть с них приставший, казалось,навечно смрад.

Патрульный автомобиль полиции штата остановился наперекрестке улиц Харрингтон и Касл Авеню, что в полумиле от Касл Вью. Заметиввоинственно настроенную группу, из машины вышел полицейский.

– Эй! – крикнул он. – Куда это вы намылились, ребята?

– Мы идем за бифштексами из католических задниц, и если выне хотите неприятностей – прочь с дороги! – подробно объяснила Нэн Робертс.

Внезапно для всех Дон Хемфилл открыл рот и запел глубокимкрасивым баритоном:

Вперед, Христовы Воины, вперед на бой!

Остальные постепенно присоединились, и вскоре шествиедвигалось под звуки многоголосого хора. Лица с каждой минутой становились всезловещее, взгляды все яростнее, люди теряли человеческий облик, и хор уже непел, а выкрикивал слова. Преподобный Роуз кричал громче всех, хотя ему при этоммешало отсутствие верхней челюсти, потерянной во время бегства из церкви.

Христос, наш Властитель, веди нас в бой!

Выше знамя, солдат, Иисус с тобой!

Они уже не шли, а почти бежали.

10

Сержант Моррис стоял у открытой дверцы машины и, не выпускаямикрофона из рук, смотрел вслед процессии. Вода потоками стекала по плащевойнакидке и с полей шляпы.

– Вызываю пост номер 16, послышался голос Генри Пейтона. –Прием.

– Веди сюда людей, да побольше, – закричал в ответ Моррис.

В голосе его слышался страх и возбуждение. Он служил вдолжности сержанта полиции штата всего около года.

– Что-то происходит! Должно произойти! Ничего хорошего – этоточно!

Мимо меня только что прошла толпа человек в семьдесят.Прием.

– Что они делали? – спросил Пейтон. – Прием.

– Они пели «Вперед, Христовы Воины». Прием.

– Это ты, Моррис? Прием.

– Да, сэр. Прием.

– Ну так вот, сержант Моррис, насколько мне известно, неттакого закона, который запрещал бы распевать религиозные гимны даже во времяпроливного дождя. Глупо, конечно, но не преступно. У меня своих дел по горло –четыре убийства. При этом я понятия не имею, где шериф или хоть один из егоидиотских помощников. А ты мне тут всякую чушь травишь. Понял?

Прием. Сержант Моррис с трудом сглотнул.