— Нет, прелестная женщина, ни в коем случае! —вскричал священнослужитель. — Оставайся у меня и ничего не бойся в этомдоме. Ты говоришь, кто-то там умер? Да будь на твоей совести два десяткатрупов, я бы все равно спас бы тебя… Поэтому останься: ты — душа моих наслаждений,ты одна способна на великое искусство возбуждать и удовлетворять их; чем большеу тебя злодейств, чем глубже ты увязаешь в грязном пороке, тем больше ты мненравишься… А ведь она красива, твоя Жюстина… Затем, обращаясь к девушке:

— Сколько вам лет, дитя?

— Двадцать шесть, ваше преподобие, но я столькострадала…

— Да, понимаю… страдания, горести… Хотя я бы хотел,чтобы их было больше; признаюсь тебе, девочка, что я сделал все, чтобы тебяповесили но если не добился цели одним способом, быть может, займусь этим сам,и даю слово, что ты от этого ничего не потеряешь… Ты говоришь, что тебяодолевают несчастья? Отлично, мы с ними покончим, мой ангел, уверяю тебя, чточерез двадцать четыре часа твои страдания кончатся (при этом он разразилсяжутким смехом). Не правда ли, Дюбуа, ведь у меня есть надежное средствоположить конец злоключениям этой девицы?

— Абсолютная правда, — ответило чудовище в женскомобличьи, — и если бы Жюстина не была моей подругой, я бы ее не привела квам; но я должна вознаградить ее за то, что она для меня сделала, вы даже непредставляете себе, насколько она помогла мне в моем недавнем предприятии вГренобле. Я доверяю вам выразить ей вместо меня мою признательность и прошу нескупиться…

Двусмысленность этой речи, ужасные намеки проклятого прелата,да еще эта юная дева, о которой они говорили — все это за один миг наполнилоЖюстину ужасом, описать который просто невозможно. Холодный пот заструился извсех ее пор, она была близка к обмороку. И тут, наконец, ей стали совершенноясны намерения блудодея. Он велел ей приблизиться, начал с двух-трех обычныхпоцелуев, при которых уста сливаются в одно целое, затем вытянул язык Жюстиныизо рта, пососал его, засунул свой до самой гортани нашей прекраснойавантюристки и, казалось, захотел высосать из нее все вплоть до последнегодыхания. Он заставил ее склонить голову ему на грудь и, приподняв ее волосы,внимательно осмотрел нежный затылок и шею.

— Ого, это мне нравится! — И он сильно сжалпальцами эту чувствительную часть ее тела. — Никогда не видел такую прочнуюи гибкую шейку, будет восхитительным наслаждением разорвать ее.

Последние слова окончательно подтвердили самые мрачныеподозрения Жюстины, и несчастная поняла, что опять попала к одному из техжестоких развратников, которые любят больше всего наслаждаться муками илисмертью печальных жертв, доставляемых им за большие деньги, и что наступаетвремя прощаться с жизнью.

В этот момент в дверь постучали, Дюбуа пошла открыть ивернулась с юной жительницей Лиона, о которой уже говорилось.

Теперь попробуем описать двух новых персонажей, с которымисудьба свела нашу Жюстину.

Его преподобие епископ Гренобля, с которого будет уместноначать, был пятидесятилетний мужчина, худой, костлявый, но крепкоготелосложения. Бугристые мышцы, выделявшиеся на его руках, покрытых жесткойчерной растительностью, указывали на недюжинную силу и отменное здоровье; наего лице, горевшем зловещим огнем, чернели маленькие злые глаза, в которыхсветился острый ум, ровные зубы белели в оскале узкого рта. Роста он был вышесреднего, его жезл сладострастия редкостных размеров имел в окружности болеевосьми дюймов, а длиной превосходил ступню взрослого человека. Этот инструмент— сухой, нервно вздрагивавший, исходивший похотью — постоянно торчал впродолжение пяти или шести часов, пока продолжался сеанс, не опускаясь ни наминуту. Трудно было найти более волосатого человека; казалось, это один изфавнов, которые описываются в сказках. Его руки, сухощавые и сильные,оканчивались узловатыми пальцами, обладавшими хваткой тисков. Характер у него былвспыльчивый, злобный и жестокий, а ум отличался сарказмом и язвительнойнасмешливостью, которые были, будто нарочно, созданы для того, чтобы удвоитьстрадания его жертв.

Что касается Евлалии, достаточно было взглянуть на нее,чтобы вынести суждение о ее происхождении и добронравии. С чем можно былосравнить злодейские замыслы епископа, заманившего ее в свои сети? Кромеочаровательнейшего простодушия и наивности, она обладала самой приятной насвете внешностью. Ей не исполнилось и шестнадцати лет, и у нее было лицоМадонны, которое еще больше красили невинность и целомудрие. В нем недоставалорумянца, но от этого оно было еще прелестнее, и сияние прекрасных глазпридавало ему ту живость, которой его лишала бледность; ее рот, нескольковеликоватый, был полон белоснежных зубов, еще белее была ее грудь, ужедостаточно сформировавшаяся; у нее была великолепная фигура с округлыми играциозными формами, с нежной и упругой плотью; прекраснее зад трудно было себепредставить, промежность прикрывал легкий волнующий пушок, роскошные белокурыеволосы, рассыпались по красивым плечам, придавая всему ее облику еще большуюсоблазнительность, и чтобы завершить сей шедевр, природа, которая, казалось, судовольствием творила его, одарила Евлалию нежной и чувствительной душой. Ах,прекрасный и хрупкий цветок, неужели тебе суждено было украсить грешную землюна короткий миг, чтобы тотчас увянуть?

— Сударь! — возмущенно заговорила прелестная дева,узнав своего преследователя, — стало быть, вы меня обманули? Вы жесказали, что я войду во владение моим имуществом, моими правами, а тут явилисьнегодяи, схватили меня и привели к вам для бесчестья!

— М-да, это, конечно, ужасно, не правда ли, мой ангел?Это настоящее коварство, настоящее злодейство…

Говоря это, коварный священник резким движением привлек ее ксебе и стал осыпать похотливыми поцелуями, приказав Жюстине нежно ласкать себя.Евлалия пыталась вырваться, но вмешалась Дюбуа и лишила ее всякой возможностисопротивляться. Прелюдия была долгой: чем свежее был цветок, тем больше нравилосьраспутнику растягивать удовольствие топтать его. За сосущими поцелуямипоследовал осмотр влагалища, и тогда Жюстина увидела, какое невероятноевоздействие оказала на него это пещерка: его член мгновенно разбух и удлинилсядо того, что наша кроткая сирота уже не могла обхватить его даже обеими руками…

— Приступим, — заявил монсеньер, — эти двежертвы доставят мне достаточно блаженства, а тебе, Дюбуа, хорошо заплатят затвои старания. Пойдемте в мой будуар, ты тоже идешь с нами, дорогая. —продолжал он, увлекая за собой мегеру, — ночью ты уедешь, а пока ты оченьнужна мне! Ничто так не вдохновляет на злодейство, как присутствие такогомонстра, ведь ты, милая моя Дюбуа, — одна из самых отвратительных отрыжекприроды. Ах, как я люблю тебя, злодейка! Пойдемте скорее.

Дюбуа дала себя уговорить, и все четверо вошли в кабинетсладострастия распутного хозяина, где женщины должны были разоблачаться прямо упорога.

Прежде чем описать ужасы, которые творились в этой жуткойобигели, мы считаем нужным рассказать о ее убранстве, и пока наши героиосвобождаются от одежд, мы постараемся сделать это.