Просторный зал имел пятиугольную форму, по углам былиоборудованы зеркальные ниши, в каждой стояла софа, обитая черным атласом. Крометого, в глубине ниши, под сводчатым потолком, располагался небольшой алтарь, всередине которого возвышалась лепная скульптурная группа, изображавшаяобнаженную девушку в руках палача. Таким образом зритель мог одновременно созерцатьразличные виды пыток. Войдя в это помещение, было уже невозможно увидеть вход,ибо дверь была искусно вмонтирована в многочисленные зеркала. Потолок кабинетабыл выполнен в виде витража, и свет проникал только сверху. Витражный свод наночь затягивался занавесями из небесно-голубой тафты, благодаря чему казалось,что в центре потолка сияет солнце о восьми лучах, и будуар был освещен ярче,чем днем. Посреди этого помещения, излучавшего томное сладострастие, находилсябольшой круглый бассейн. В центре его стоял эшафот с необычной машиной,заслуживавшей отдельного разговора. Позади машины, на эшафоте, стояло кресло,предназначенное для того, кто хотел развлекаться с адским агрегатом, который мысейчас опишем.

К доске из эбенового дерева крепко привязывали жертву, рядомстоял манекен — ужасного вида человек с огромной саблей в поднятой руке. Прямоперед лицом палача, сидевшего в кресле, находился зад жертвы, и если злодейжелал насладиться им, ему достаточно было только привстать. В правой руке ондержал шелковый шнур, которым мог манипулировать по своему усмотрению: если ондергал его сильно, манекен сразу отрубал подставленную голову, когда он тянулшнур медленно, сабля постепенно вонзалась в кожу и разрезала шею, результат былтаким же, зато несчастная жертва страдала долго и ужасно, и кровь ее вытекала вбассейн.

Пугающая тишина стояла в этой части дома, и казалось, будтоздесь не будет услышан ни один, даже самый громкий звук. Когда женщины,предводительствуемые прелатом, вошли в салон, они увидели толстого аббата летсорока пяти с уродливым лицом и невероятно крупного телосложения. Сидя надиване, он читал «Философию в будуаре"[71].

— Взгляни, — обратился к нему епископ, —каких очаровательных жертв привела нам сегодня Дюбуа; погляди на этивеликолепные ягодицы, ты ведь их любишь, аббат, погляди на них, развратник, искажи мне свое мнение.

Дюбуа вытолкнула вперед Жюстину и Евлалию, и тем пришлосьпоказать свой зад аббату, который, не выпуская книгу из руки, пощупал их,осмотрел с совершенно хладнокровным видом и небрежно произнес:

— Да, весьма и весьма неплохо… над этим стоит потрудиться.

Затем обращаясь к Дюбуа и поглаживая ее ягодицы, сказал:

— Вы говорили им о необходимости повиновения, обабсолютной покорности? Эти создания понимают, что оказались в самом святомприбежище деспотизма и тирании?..

— Да, сударь, — ответила Дюбуа, наклоняясь, чтобыаббату было удобнее щупать ее ягодицы, — я сказала им о невероятноммогуществе монсеньера, о его несметном богатстве и его огромной власти инадеюсь, они обе готовы склониться перед Его Преосвященством.

— Тогда пусть они это докажут, — продолжалаббат, — и постоят на коленях до тех пор, пока им не позволят подняться.

Обе девушки тотчас опустились и склонили головы, ожидаядальнейших распоряжений прелата. А распутник, также почти голый, по своемуобычаю обошел комнату, глядя на свое отражение во всех зеркалах, и перед каждымприказывал Дюбуа ласкать себе член. Они оба, казалось, обдумывают предстоящиепытки, бросая взгляды на двух несчастных, которые стояли на коленях и мелкодрожали, не смея поднять глаз, между тем как флегматичный аббат продолжалчитать, не обращая ни малейшего внимания на происходящее. Сделав обход, епископподошел к креслу палача, сел в него, попробовал, как работает пружина, и велелнесчастным пациенткам смотреть, с какой легкостью и с какой быстротой манекенмог рубить головы. Потом спустился.

— Дюбуа, — сказал он, — прикажите этим тварямподойти и выразить мне свое почтение.

Первой приблизилась к нему Жюстина; она поцеловала его вгубы, облобызала седалище, пососала член и по приказанию Дюбуа засунула свойязык как можно глубже в задний проход старого сатира.

— А если бы я испражнился вам в рот, —полюбопытствовал епископ, — вы бы проглотили мои экскременты?

— Черт меня побери, монсеньер, — вмешалсяаббат, — да это будет великая честь для этой скотины, и вы прекрасно знаете,что она не посмеет отказаться…

— А вы? — спросил епископ, глядя на Евлалию.

— О Боже праведный! — расплакалась девушка. —Сжальтесь над моим горем, сударь! Раз уж я попала в ваши сети, делайте со мнойвсе, что хотите, только уважайте мое несчастье; я имею право требовать этого отвас.

— А вот это очень нахальные речи, — заметилаббат, — они доказывают, что эта девчонка еще не осознала, чем она обязанаэтому выдающемуся человеку, который оказал ей честь принимать ее у себя…

— Какое наказание монсеньер назначит ей задерзость? — спросила Дюбуа.

— Я хочу, — ответил прелат, — чтобы онаоблизала анус аббату, пососала ему член, затем она должна подойти ко мне иполучить несколько пощечин и щипков.

Не успел он произнести приговор, как мерзкий служителькульта подставил свой отвратительный зад, самый мерзопакостный зад на свете,который плачущая Евлалия начала любовно облизывать. Какой это был контраст!Такие же почести своими коралловыми губками она оказала бесформенному ислюнявому фаллосу старого развратника, потом, подойдя к прелату, покорно снеславсе назначенные ей истязания. В это время гнусный аббат, очевидно, почувствовавжар в чреслах, заставил Дюбуа ласкать себя и, разминая Жюстине ягодицы,наблюдал, как епископ мучает Евлалию.

— Знаешь, аббат, — заявил хозяин, завершив этуоперацию, — я страшно возбудился и вижу, что сегодня сотворю много зла.

— Разве монсеньер здесь не хозяин? Разве не принадлежитему все, что здесь находится? Стоит ему шевельнуть пальцем, и все вокругповинуется ему.

Епископ, который безмерно наслаждался своим деспотизмом и спревеликим удовольствием воспринимал эти льстивые речи, кивнул Жюстине, таподбежала к нему и получила распоряжение лечь животом на диван и предоставитьсвой зад в распоряжение епископского органа. Но такому чудовищному посохупришлось немало потрудиться, прежде чем он наконец внедрился в крохотноеотверстие и устроился там. Аббат положил Евлалию на спину Жюстины, заставил ееподнять ноги и опустить голову так, чтобы содомит Жюстины мог целовать Евлалиюв рот, а ее раздвинутые бедра предлагали жрецу очаровательную, аккуратную, ещенетронутую вагину, которую аббат обследовал языком, в то время как Дюбуа,опустившись на колени перед его задницей, точно так же ласкала ему заднийпроход.

Однако Жюстина, которой член содомита причинял ужасную боль,яростно вырывалась, и наконец это ей удалось.