Баронесса отвела Жюстину в сторону и начала разговор первой:

— Я не ошиблась, мадемуазель? Не та ли вы девушка,которую я десять лет назад встретила в Консьержери, и не узнаете ли вы мадамДюбуа?

Мало обрадовавшись этой встрече, Жюстина тем не менееответила утвердительно со всей вежливостью, но поскольку она имела дело с самойловкой авантюристкой во Франции, ускользнуть ей не было никакой возможности.Баронесса рассказала, что она с сочувствием следила за ее судьбой, и если быЖюстину не освободили, она наверняка бы предприняла самые серьезные меры для ееспасения, тем более, что у нее в друзьях числится немало видных судейскихчиновников.

Будучи, как всегда, доверчивой и слабой, Жюстина дала увестисебя в комнату этой женщины и рассказала ей все свои злоключения.

— Милая подружка, — ответила Дюбуа, выслушавее, — я захотела встретиться с тобой только затем, чтобы сказать, что мояжизнь сложилась совсем не так, как твоя. У меня есть состояние, и ты можешьрасполагать им. Посмотри, — продолжала она, открывая шкатулки, полные золотаи бриллиантов, — вот плоды моей ловкости; если бы я, как и ты, курилафимиам добродетели, меня бы уже давно посадили в тюрьму или повесили.

— О мадам, — сказала Жюстина, — если всемуэтому богатству вы обязаны только преступлением, Провидение, которое всегдасправедливо, не позволит вам долго наслаждаться им.

— Какое заблуждение! — горячо возразилаДюбуа. — Напрасно ты думаешь, будто твое фантастическое провидениепостоянно благоволит к добродетели, и пусть тебя не обманет на сей счет краткиймиг твоего благополучия. Для природы совершенно безразлично, будет ли, скажем,Поль проповедовать зло, а Пьер — добро. Для этой все уравновешивающей природыважно лишь равенство того и другого, и злодейство, так же как и добродетель,абсолютно для нее безразлично. Выслушай меня, Жюстина, выслушай менявнимательно, — продолжала мошенница, — ты умная девушка, и я хочунаконец переубедить тебя.

Во-первых, любезная моя подруга, сама добродетель неприведет человека к счастью, так как она, подобно пороку, представляет собойлишь один из способов существования в этом мире. Следовательно, речь идет вовсене о том, чтобы выбрать для себя тот или иной способ, а о том, чтобы шагать попроторенной дороге, и всегда неправ тот, кто отклоняется от нее. Будь мирабсолютно добродетельным, я бы порекомендовала тебе добродетель, потому что сней были бы связаны все вознаграждения и, в конце концов, счастье; в развратноммире, разумеется, надо выбирать порок. Тот, кто не идет общим путем, непременнотерпит поражение: он сталкивается со всем, что его окружает, и непременнодолжен погибнуть. Напрасно законы пытаются восстановить порядок и вернуть людейв лоно добродетели: слишком несовершенные, чтобы предпринимать такие усилия, ислишком слабые, чтобы преуспеть, наши законы могут заставить человечество накороткое время свернуть со столбовой дороги, но не в силах принудить сойти снее.

— Допустим, я, по своей слабости, приму ваши ужасныемаксимы, мадам, — ответила Жюстина, — но как вы изгоните из моегосердца угрызения совести, которые они будут постоянно порождать?

— Угрызение — это чистейшая химера, — продолжалаДюбуа. — Это, милая Жюстина, всего лишь писклявый, глупый и трусливыйголосок человеческой души, с которым совсем не трудно справиться.

— С ним справиться! Возможно ли это?

— Нет ничего проще. Человек раскаивается только тогда,когда не в состоянии заниматься делом: стоит лишь без конца совершать поступки,которые вызывают у вас угрызения, и вы легко от них избавитесь;противопоставьте им факел страстей и всесильные законы интереса, и вы тотчас подавитеих. Повторяю, милая девочка: ни разу раскаяния не кололи меня своими шипами наэтом пути, который я, смею думать, счастливо преодолела. Но даже, еслинепредвиденный поворот судьбы сбросит меня в пропасть, я не стану каяться: я,быть может, буду жаловаться на мешавших мне людей или на собственнуюнеловкость, но совесть моя будет спокойна.

— Пусть так, — ответила упрямая Жюстина, — нодавайте порассуждаем, мадам, исходя из ваших же принципов. По какому праву выполагаете, что моя совесть будет столь же непоколебима, как ваша, если она непривыкла с детства бороться с предрассудками? Как вы хотите, чтобы мой разум,имеющий совершенно иную организацию, нежели ваш, принял вашу систему? Выдопускаете, что в природе существует равновесие добра и зла, что, следовательно,должно быть на свете определенное число людей, которые проповедуют добро, идругих, предающихся злу. Стало быть, мое стремление к добру предусмотрено вприроде, так почему вы требуете, чтобы я отступила от своего предназначения?Как вы говорите, вы нашли счастье на вашем пути, так почему я также не могланайти его на той же дороге, по которой иду? Кстати, напрасно вы думаете, чтобдительные законы надолго оставят в покое того, кто их нарушает; вы только чтовидели убедительный тому пример: из пятнадцати негодяев, среди которых я жила,спасся только один, остальные четырнадцать нашли позорную смерть.

— Так вот что ты называешь несчастьем! —подхватила Дюбуа. — Но что значит этот позор для того, у кого нет никакихпринципов? Когда человек преступил все запреты, когда честь для него являетсяпредрассудком, репутация — безделицей, религия — химерой, смерть — полнымисчезновением, ему все равно как умереть: на эшафоте или в своей постели. Наземле есть два рода негодяев, Жюстина: те, кого богатое состояние и властьгарантируют от такого трагического конца, и другие, которым его не избежать,если они попадутся. Этим, рожденным в бедности, не остается ничего иного, еслиу них есть мозги, — кроме как сделаться богатыми, чего бы это ни стоило.Если это им удастся, они должны быть счастливы, если они погибают, им не в чемраскаиваться, поскольку нечего терять. Следовательно, законы — ничто длязлодеев, поскольку они настигают только неудачников, которым не надо боятьсяих, так как меч правосудия — единственное спасение и прибежище для них.

— Так вы считаете, мадам, — спросилаЖюстина, — что в другом мире небесный суд не ожидает того, когопреступление не устрашило на земле?

— Я считаю, — ответила страшная женщина, —что если бы существовал Бог, на земле было бы меньше зла. Я думаю, если злоторжествует, 'значит либо оно предписано этим Богом, тогда он — настоящийварвар, либо он не в силах помешать ему, тогда он — слабое существо и в обоихслучаях существо отвратительное, чью молнию и чьи законы мы должны презирать.Скажи, Жюстина, разве атеизм не лучше этих обеих крайностей? Не гораздо лиразумнее вообще не верить в бога, нежели принимать его настолько опасным,настолько мерзким и противоречащим здравому смыслу и разуму? Нет, дьявол меняпобери…

И эта женщина-монстр вскочила с разъяренным видом и сталаизрыгать из себя поток богохульных ругательств, одно грязнее другого, откоторых набожная Жюстина затряслась и собралась уйти.

— Подожди! — крикнула Дюбуа, удерживая ее. —Подожди, девочка! Если я не могу подействовать на твой разум, дай же мнеобратиться к твоему сердцу. Ты нужна мне, не отказывай мне в помощи. Вот тысячалуидоров: они будут твоими, как только дело будет сделано.