— Ах ты поганая твоя душа! — разъярилсяепископ. — Еще ни одна женщина не ускользала от меня в такую минуту! Чтоты на это скажешь, аббат?

— Не существует наказания, достаточно сурового, чтобыотомстить за такое оскорбление, монсеньер, — с почтением ответилкапеллан. — Если бы этой шлюхе не предстояло еще некоторое время послужитьвашим прихотям, я бы стал умолять вас незамедлительно расправиться с ней, нопоскольку, к сожалению, вы действительно в ней нуждаетесь, думаю, следуетотдать ее в мои руки, и я на ваших глазах устрою ей кровавую баню.

— Хорошо, — согласился епископ, — но я хочу,чтобы ты сделал это с ее грудью: ты знаешь мое отвращение к этой части женскоготела; так что выпори ей сиськи розгами и не жалей сил.

И этот приговор был исполнен тотчас же: озверевший аббат такпостарался, что Жюстина едва не лишилась чувств.

— Вот теперь достаточно, — сказал епископ, —она в крови, этого я и хотел; пусть теперь почувствует мой натиск, и скажи ей,что я ее убью сразу, если только она вздумает сыграть со мной такую же шутку.

Нашу героиню положили в прежнюю позу и обрабатывали ейзадний проход полчаса без перерыва, после чего голову прелата посетили новыеидеи.

— Аббат, — заявил он, указывая на Евлалию, —ты должен лишить невинности эту девку до того, как я буду содомировать ее; мнене очень приятно заниматься этим, если прежде чей-нибудь член не разворотитмоей жертве влагалище.

— Клянусь дьяволом, монсеньер, — жалобно заговорилаббат, — вы предлагаете мне сделать то, что, как вам известно, мне не понраву, к тому же я не уверен, что у меня будет стоять, если придется иметь делотолько с влагалищем. Ну ладно, давайте попробуем.

Дюбуа крепко держала девочку, Жюстина подготовила орудиеаббата, прелат, взявши в руку лорнет, самым внимательным образом смотрел на то,как исполняется его воля. И в самом деле, распутный священник не без трудаобрел необходимую твердость, и в продолжение операции Дюбуа, чтобы возбудитьего, была вынуждена несколько раз переворачивать медаль другой стороной, акогда она заметила, что отвечающий за эрекцию нерв расслабляется всякий раз,когда ребенка укладывают на спину, было единодушно решено, что только стоя начетвереньках, Евлалия может лишиться своего цветка целомудрия. Операциявозобновилась, Жюстина и Дюбуа помогали герою, и поскольку тот, несмотря насвой громадный рост, не был гигантом в смысле мужских качеств, его инструментсразу скрылся из виду, и хлынувшая кровь подтвердила его победу.

— Прекрасно, прекрасно! — подбадривал епископсвоего воина. — Разорви эту шлюху, распотроши ее, дорогой аббат! Как бы яхотел, чтобы твой орган оказался сейчас железным, чтобы она сильнее помучилась.

— Честное благородное слово, монсеньер, — сказалосквернитель всего святого, вытаскивая свой член, залитый кровью, — этовсе, что я могу для вас сделать, но что касается спермы, я пролью ее только вдругое место.

— Ладно, — махнул рукой епископ, — залезай взадницу Дюбуа, а я буду по очереди содомировать этих маленьких блудниц.

Оргии возобновились, но и эта сцена закончилась без того,чтобы пролилась сперма; епископ опять овладел Евлалией и так жестоко потрепалее, что все поняли, как ужасно хочется ему замучить эту девочку до смерти. Итогда он употребил пытку, которой еще не было в анналах самого разнузданногоразврата. Он обвязал ей соски навощенной ниткой, которую затянул с такой силой,что груди ее набухли и сделались фиолетовыми; он искусал эту раздувшуюся массуи выпил брызнувшую кровь. В это время Жюстина массировала его, а Дюбуаподстегивала хлыстом.

— Я ненавижу груди! — кричал епископ. — Нотерзать их — самое сладкое удовольствие на свете.

Он обвязал нежные бугорочки другой ниткой и снова изо всех.сил затянул ее: на этот раз кровь забрызгала одно из зеркал. Злодей прильнулгубами к ране и с наслаждением высосал горячую солоноватую жидкость. Послеэтого жертву, чьи страдальческие крики описать нет никакой возможности,положили в другую позу. Теперь к палачу были обращены ее ягодицы. Аббату былопоручено захватить пальцами кусочек плоти, что оказалось весьма затруднительнов виду столь упругого юного зада, но как только ему удалось оттянуть кожу,епископ накинул свою петлю на захваченную часть и крепко затянул ее, хотя петлято и дело соскальзывала и ему пришлось попотеть. И опять монсеньер не забылукусить зажатый в тиски кусочек плоти и пришел в восторг, ощутив на губахкровь.

— Не понимаю, — с удивлением сказал злойаббат, — почему монсеньер не отрежет эту штуку.

— Пока я ее жалею, — откликнулся тот, задыхаясь отвожделения, — но скоро дойдем и до этого.

Состояние Жюстины в эти минуты представить себе нетрудно.Она видела в этих истязаниях предвестие того, что ее ожидало, и дрожала всемтелом, да и взгляды епископа подтверждали со всей очевидностью ее печальнуюучасть… Тем временем на ее глазах совершалось новое жуткое злодеяние: онодействительно было беспрецедентным в истории жестокого сладострастия.

Евлалию поставили на колени и привязали к стенку бассейна, вцентре которого, как уже известно читателю, находился эшафот, связали ей рукиза спиной, лишив ее таким образом всякой возможности пошевелиться, и обрекая намилость мучителей ее красивое лицо и алебастровую грудь. Монстр в сане епископабил ее хлыстом по лицу, бил руками по щекам, плевал в ее чистые глаза, с силойвыкручивал нос — одним словом, он превратил в нечто невообразимое этопрелестное создание. На нее было страшно смотреть: как будто целый пчелиный роидолго кусал несчастную. И все равно монстру этого показалось мало: он отвязалее, швырнул, как тряпку, на пол, потоптался по ее телу и испражнился ей в рот.Потом подозвал аббата и потребовал сделать то же самое, их примеру последовалаДюбуа, и изуродованное окровавленное лицо Евлалии скрылось под кучей дерьма. Нои это еще было не все: ее заставили есть эту мерзость, приставив нож к груди.

— Поднимите ее, — приказал епископ, — большеждать я не могу; я должен отправить ее на тот свет… А за ней вас… Вас, —повторил он, сверля глазами Жюстину. — То, что вы видели, — толькоцветочки, я обещаю вам другие пытки, слишком уж вас хвалили, чтобы с вамицеремониться. — Увидев помытую Евлалию, этот монстр сластолюбия, этотвыродок, строго сказал: — Пусть девочка исповедуется, пусть приготовится ксмерти.

Несчастную подвели к аббату, который уже успел облачиться встихарь; он взял распятие и внимательно выслушал невинные признания, вручивсвой фаллос заботам Дюбуа и поглаживая ей задницу свободной рукой.

— Ах, святой отец! — с чувством произнесла девочкав заключение. — Вы видите, как чиста моя совесть, заступитесь же за меня,заклинаю вас: я не заслужила смерти.

Но эти слова, вышедшие из самых нежных, самых правдивых устна свете, эти трогательные слова, которые могли бы разжалобить даже тигров, ещесильнее распалили чудовищное воображение епископа. Сам исповедник отвел почтибесчувственную Евлалию на ужасный эшафот, где должна была закатиться ее звезда.Ее уложили на роковую доску, епископ вставил член в ее задний проход. Дюбуапорола его розгами, а аббат, даже не сняв с себя стихарь, содомировал Жюстинуперед эшафотом. Палач взял в руки смертоносный шнурок.