к жизни без межкомнатных стен, периодике, устаревшей на пару месяцев и отключенному от интернета планшету. Но от четверть-мальчика так и веяло изменениями. Благими вестями. Новыми правилами, введенными в том числе из-за нее. Так что, помолчав, она уточнила:

– Значит, Скрижальских заняла место Яна в наблюдательном совете?

– Не-а, – заглянув в холодильник, ответил мальчик. – Мы заняли. Дедал, я имею в виду.

На правах рассказчика: этого поворота не ожидал даже я. Не то чтобы он сильно менял мои планы на будущее наблюдательных советов, но – сам факт. А мальчик, нервно посмеявшись своим мыслям, продолжил:

– Ты не представляешь, как Ольга зажестила. Она выкатила Дедалу список условий и сказала, что не станет Минотавром, пока тот их не выполнит. Про наблюдательный совет было там же. Это чтобы мы могли контролировать, как и для чего они используют атрибуты и не допустить повторения историй с искрами… Ну и с Хольдом и близнецами, понятное дело. Код Тесея затянулся на три недели. Виктор отвечал за переговоры, с Эс-Эйтом тоже. Меня там не было, я все проспал, но, со слов Мару, это была осада двух тысячелетних крепостей.

От холодильника мальчик перешел к столешнице, с интересом осмотрел вазу с сухоцветами. Всю лаванду из нее девочка спустила в унитаз.

– Получилось? – спросила она, глядя мальчику в спину.

– Узнаем в следующий код Тесея. – Он интуитивно обернулся на ее взгляд и снова улыбнулся. – А по наблюдательным – Виктор уже был на одном собрании. Весь ужин озадаченно молчал, а затем сказал, что все устроено вообще не так, как нам кажется, и Всемирная организация здравоохранения – тоже синтроп.

Девочка-произведение истончила губы. Она этого не помнила. Но догадывалась, что раньше было иначе.

– Но самая жесть началась, когда Ольга стала Минотавром. То есть меня она почти не трогала, разве что забрала себе уджат вместо Сциллы с Харибдой и запретила пользоваться любыми атрибутами. Сказала: «В вечерней школе, куда ты поступаешь в следующем году, надо учиться как обычный человек, а не вот это все». Сильнее всех досталось близнецам. После исчезновения Русалки они вернулись сами. Очень боялись, что их запрут, как тебя, а теперь каждый вечер об этом мечтают. Лишь бы по утрам не пиликать в мансарду, где Минотавр выдает им расписание на день – она их теперь везде с собой таскает. Без шуток. Оказывается, у Минотавров столько дел.

Мальчик рассказывал. Девочка молчала, глядя в пустоту перед собой. Когда мальчик отвлекся, она уловила удивленное, сопровождаемое тихим металлическим лязгом бормотание:

– Блин, тут все на доводчиках… Прикольно.

– Это самые обычные доводчики, Михаэль.

– Наверное. Не знаю. Вау. Дома все не так.

Она посмотрела на него, уходившего все глубже в комнату, все дальше от ее кресла, и спросила:

– Сколько ты не помнишь?

Мальчик застыл, но почти сразу отмер, повел плечами:

– Я не помню ничего, что было до лабиринта. Кристу в больнице. Как выглядела Габи или родители. Это минимум.

– А максимум?

– Максимум… Ну, скажем, в заявлении для поступления в вечернюю школу надо указать текущий уровень общих знаний, и это сложно, потому что каждый день я с удивлением узнаю, что ворон – это не ворона, а сырники делают не из сыра. Поэтому думаю сначала водительскую закончить.

– Ты же заканчивал.

– О, да… Мне так говорили.

Мальчик осмотрел последний метр кухни, с таким, знаете, совершенно детским «ух ты!» выражением. Девочка посчитала эту паузу за отличную возможность перейти к тому, зачем она согласилась увидеться. К той части миленькой, почти святочной их встречи, после которой мальчик, по замыслу девочки, должен был перестать приходить. Вы знаете, о чем я. Давайте, все вместе: «Здесь нет человека, которому ты что-то обещал. Нас с тобой ничего больше не…»

– Дети Обержинов нашлись, – сказал мальчик.

В лице девочки ничего не переменилось. Но вот пульс, но вот кортизольчик, – короче, девочка забыла про выдох, а для живых это значит ого-го.

– Они в том же доме строили еще одну квартиру. Но весь этаж оформлен на какой-то благотворительный фонд, поэтому при поисках прямую связь с Обержинами не установили. Охра-Дей отвела детей туда, чтобы они… Ну, полагаю, ничего не видели. Такая вот форма заботы. Их нашли электрики, которым не отменили работы с проводкой. В квартире уже был водопровод, это сильно помогло. Сейчас они в хорошей клинике, на реабилитации, и… О, ты знала, что у Обержина есть старший сын? – Мальчик повернулся, облокотился на столешницу. – От первого брака. Он уже начал судиться с остальными родственниками за опекунство.

Девочка что-то сказала. Мальчик, не расслышав, вопросительно повел головой.

– Ему не дадут, – громче повторила девочка. – У него инвалидность с детства. Он должен быть давно мертв.

Мальчик вздохнул, посмотрел в потолок:

– Да… Я слышал. Но, похоже, Обержин работал только ради своих близких. А наблюдательные советы платили самым главным – шансом быть с ними как можно дольше.

Девочка издала звук, который с ней не вязался, но, честно, ребят, это был фырк. Как у кошки.

– Ариадна…

– Нет.

Девочка не выдержала и встала.

– Да, – возразил мальчик, следя за ней спокойным, чутким взглядом. – Иначе сейчас тебе было бы все равно.

Она раздражено убрала волосы с лица.

– Я помню то, что помнила она. Что помнил он. Что помнил ты. Но это только информация. Она не делает меня кем-то из вас. Человеческая психика слишком примитивна, чтобы удержать несколько самостоятельных форм мышления. Сейчас я что-то усредненное, но, судя по темпам регресса, я буду упрощаться и дальше, пока не останется обычный человеческий базис для обслуживания системы поощрения. Я…

Она замолчала. Мальчик сощурился. Он заметил эмоцию и то, как девочка шумным вдохом попыталась ее подавить.

– Мы больше не увидимся, – наконец сказала она.

– Да, ты говорила. Но этой встречи тоже не было в твоих планах.

– Моих планах? – она покачала головой. – Нет у меня никаких планов. То, что ты здесь, – жест доброй воли, за который Бернкастель получит свою порцию претензий и оттого вряд ли повторит. Я проведу здесь всю жизнь. За ядро-тау. За репутацию ГСП. За то, что тело троицы теперь у Адама, но, когда я это говорю, для системы я издаю набор бессвязных звуков, которые не имеют смысла и которые невозможно включить в расчеты. Это ломает все, что энтропы с синтропами эрами знали о системе.

– Погоди. – Мальчик шагнул к девочке. – Это не так.

– В смысле – не так? Тебе Хольд объяснял…

– Я о том, что госпожу М. повесили на тебя.

Девочка-произведение скрестила руки на груди:

– Ты много помнишь из того, что произошло?

– Не очень. Но я знаю, что это сделал я. Это моя вероятность.

– Целиком смоделированная действиями Стефана, похитившего и уничтожившего искры? Интересно.

Ни разу за встречу мальчик не был так далек от улыбки, как после этих слов.

– Твоя вероятность, Михаэль, – поездка с Хольдом по фальшивым документам. Возможно, жизнь без