линии. Я видела, как сузились глаза мужа, как он рассеянно погасил недокуренную сигарету, а потом властно и непреклонно сказал: «Жена не желает с вами говорить. Этот разговор неуместен, прошу больше сюда не звонить».

Человек мгновенной реакции, он встал между нами, но было слишком поздно — его быстрая реакция запоздала. Арон Готхильф искал и нашел меня, он узнал номер моего личного телефона и мою фамилию по мужу, которая часто, слишком часто мелькает в газете. Он искал меня, он стремился дотянуться до меня, и он сможет сделать это снова, как только пожелает.

Я сидела, выпрямившись, и когда муж положил телефон, встал и обнял меня сзади, — я не откинулась назад…

«Что он сказал?» — требовательно спросила я. Объятие, сковывающее движения, стало вдруг мне неприятно.

«Оказывается, он собирается приехать в Израиль, — ответил Одед извиняющимся тоном. — Какие-то идиоты пригласили его на конференцию. Он сказал, что очень хотел бы, чтобы ты согласилась с ним встретиться. А я говорю — послушай меня, Элинор: я говорю, давай забудем о нем, давай забудем об этом звонке. Этот человек с его конференцией нам совершенно ни к чему!»

«Ты понял, чего он хочет?» — я убрала руку Одеда со своей груди.

«Чего он хочет? Не знаю. Он выражался не то, чтобы туманно, — осторожно, я бы сказал. Упомянул своих внуков — у него есть несколько внуков в Бней-Браке. Знаешь, я думаю… Да, я думаю, он хочет наладить с нами отношения. Как бы невероятно это ни звучало, он хочет наладить отношения. Он дважды повторил, что он уже стар…»

«И слышать не желаю! — сказала я, сбрасывая с себя его вторую руку. — Это уже не актуально».

«Да, — эхом отозвался Одед. — Этот человек уже не актуален».

«Перестань называть его человеком! — поправила я. — Это не человек, и я ничего не хочу о нем слышать, потому что все это уже не нужно. Запомни одно: я никогда, понимаешь? — никогда! — даже, когда он сдохнет, не прощу ему того, что он был!»

Глава 2

Одед утверждает, что я заговорила об изнасиловании уже при первой нашей встрече. А я точно помню, что на первом свидании ничего такого не было (только на третьем), и настаиваю на том, что его память предвосхищает события с целью их драматизировать. Но в том, что касается последовавшей сцены, расхождений у нас нет.

Я рассказала ему об этом — не слишком много — и как отрезала:

— Вот и всё. И не думай, что я собираюсь рассказывать что-то ещё, подробностей не жди!

И он, совершенно растерявшись, поддакнул:

— Да, конечно.

Потом спросил:

— Но почему? — а что ещё он мог сказать?

— Прежде всего, потому, что насиловали мою сестру, а не меня, понимаешь? Это во-первых. И, кроме того… Неважно.

— Кроме того — что?

— Отстань.

— Нет, скажи!

— Кроме того, ты мужчина. Ты можешь честно сказать, что никогда не воображал себе изнасилование? Что не хотел бы взглянуть хоть одним глазком? Это не вполне вопрос, так что можешь не отвечать.

Я была несправедлива. Очень несправедлива. Одед Брандис из земли соли — гордость школы (той, что рядом с университетом), черный пояс в классе для особо одаренных, отличник десантных войск, волонтер на ниве правопорядка в Негеве, надежда и опора страны — Одед Брандис был уязвлен.

Мы познакомились во время экзаменационной сессии в конце года. Парень ради меня освободил целый вечер! Повез меня на вершину Масличной горы в укромное местечко, куда до того возил только одну девушку, которую любил. Он запасся покрывалом, чтобы мы могли сесть, и бутылкой белого вина и преподнес мне вечерний вид с горы так, как будто этот вид принадлежит ему, и он может дарить его по собственному усмотрению.

Если бы люди в этом мире получали по заслугам, Одед прогнал бы меня в ту же минуту. Я заслужила быть стертой с его карты после того, как накинулась на него. Но, поскольку в нашем мире людям редко выпадает то, что им причитается, моё внезапное нападение не только не заставило его прогнать кусачую собаку, но даже некоторым образом усилило его интерес ко мне. Позже, когда он высадил меня возле моего дома рядом с рынком, я попросила прощения, и он принял мои извинения как аристократ — широкий жест человека, который может позволить себе всё (даже общение с такой ненормальной, как я), хотя было видно, что он испугался. Не только моей кусачести, но и манеры говорить в целом. Я сказала: «Мою сестру изнасиловали, и теперь она сумасшедшая»; я назвала ее «сумасшедшей», а не «травмированной» или «перенесшей душевный срыв»…

Хитры законы притяжения: всё обстоит совсем не так, как это видится. Под каждым брачным контрактом скрывается текст, написанный симпатическими чернилами, которые только время может проявить, а у нас с Одедом время сработало быстро.

Когда мы познакомились, Одед заканчивал университет и колебался, кем быть. Все от него ждали — и не сомневались, что именно так он и поступит, когда перестанет колебаться, — что он сначала пройдёт стажировку в конторе судьи Бренера — одного из почитателей его отца, а оттуда — прямиком в отцовский офис, чтобы стать третьим поколением в фирме. Вот только у третьего поколения были, по его словам, «другие планы». В круг этих планов входили: работа общественным защитником, перевод на исторический факультет и что-то еще более бунтарское, чего он сам пока не знал.

Встретив меня, он, похоже, нашел то, что искал: стриженная ёжиком, с тигриной мордой на плече, окутанная ореолом этакого отчаянного камикадзе, я и стала его бунтом. Всё во мне казалось ему романтичным. Не имеющая практического смысла учеба на факультете английской литературы; непосещение лекций; случай, когда я проспала экзамен; небольшая литературная премия, полученная за сомнительный сборник стихов (в последующие годы мне удалось уничтожить большую часть тиража)… Запущенная квартира; стена, с которой я имела привычку сковыривать штукатурку — ею была усыпана моя кровать; пустые водочные бутылки — всё казалось ему романтичным, включая даже мое сиротство. В общем, не было человека менее подходящего, чем я для представления родителям за субботним ужином. Именно поэтому, спустя месяц с небольшим после нашего знакомства, он и привел меня в родительский дом.

Мудрые люди Менахем и Рахель, ах, как же они мудры! Неужели они прочли ту самую — тайную — запись? А может быть, интуиция подсказала Рахели, что обладательница прозрачной зеленой майки и прически-ёжика, которая, не скрываясь, обгрызает ногти до крови, — именно она за