— были написаны меньше, чем за неделю. Преподавательница графики, с которой меня свел счастливый случай, снабдила меня байками про «Бецалель», а Нахлаот я и сама хорошо знаю. По этой канве реальности я и начала вышивать свои фантазии.

За долгие годы я написала несколько сотен «прогулок», но свойства героини и характер повествования остались такими же, как в тех первых, написанных по просьбе-требованию свекра: наивная и восторженная, несведущая в нашей строгой вере, истории и традициях, Алиса из страны льда ходит, покусывая кончик косы, по нашим улицам — а чаще по переулкам — впечатления так и бурлят в ней, а ее распахнутым глазам окружающий мир предстает во всей своей пестроте. Пестрота здесь — ключ, каждый, кто сталкивается с Алисой, невольно начинает видеть яркую личность и в себе.

— Это что, настоящие люди? Ты их знаешь? — спросил Менахем, прочитав тысячу шестьсот моих слов.

— Ну, не совсем, так… Часть из них знаю. Иракец из продуктового магазина вполне реален; армянин Дакан и его отношение к музею природы тоже: когда здание было построено, его назвали «Вилла Дакана»… Не в этом суть. Большинство из них я придумала. Это же просто игра…

Я подошла к столу и хотела забрать свои листки, но Менахем накрыл их ладонью:

— О том, что у тебя талант, можно не напоминать. Но это не просто хорошо написано — тебе тут удалось еще и удивить читателя! Дай мне подумать, что можно с этим сделать.

Я не возражала. Я жила в Раю. Райские годы были в самом разгаре, а Алиса относилась к тому типу людей, которых только и ждешь встретить среди деревьев. Общество этой простушки было мне приятно, и с той самой минуты, когда она появилась, я вовсе не спешила с ней расставаться. Семью охватило тихое возбуждение: «Мама пишет! Жена опять взялась за перо! Тише! Тссс…» Сыновья и те не считали, что мама их позорит. Не дожидаясь особого приглашения, Алиса стала сопровождать меня почти везде — как щенок кокер-спаниеля она тыкалась носом, требуя вывести ее на прогулку.

Менахем кое с кем переговорил, отослал материал, и в ту же неделю я встретилась с тогдашним редактором газеты «Иерусалимец» и изложила ему идею «Прогулок с Алисой». Я будто бы изначально задумала некий трюк: пусть Алиса будет корреспондентом. Она ходит по реальным местам города и разговаривает с людьми, вот только ее репортажи о них правдивы лишь наполовину. Мы обе с ней вольны добавлять вымышленных персонажей и детали там, где посчитаем нужным.

Подобно моему свекру, редактор тоже произнес слова «свежо» и «оригинально», но вместе с тем озаботился, не дадим ли мы повода обвинить нас в очернительстве. Я уверила его, что опасаться нечего — восторженная Алиса видит только хорошее, никому не придет в голову обижаться на ее описания. Скорее возможна обратная ситуация: встреча с Алисой заставит людей посмотреть на себя ее глазами и порадоваться пестроте и яркости мира.

Я говорила, не особо задумываясь, тем не менее, мои уверения подтвердились. Радостно взирая на город и его жителей, Алиса ни разу никого не задела и не обидела. Кроме того, произошло то, чего ни я, ни редактор не ожидали: со временем у Алисы появился кружок фанатов, которые ходили по ее следам в надежде повстречать тех, с кем встречалась она, увидеть то, что понравилось ей. Они заключали пари, что в ее рассказах правда, а что выдумка. Правда ли, что в Армянской патриархии вышивальщицы завесы алтаря поют во время работы ангельскими голосами? Правда ли, что фирменный зеленый суп ресторана «Супешник» подавали к столу короля Марокко? Действительно ли продавщица-заика из магазина тканей на площади Давидки[3] прячет под обломками слов древнюю мудрость; а старушка, укутанная шарфиком — отпрыск дома Романовых — каждое утро поднимается на гору Скопус автобусом номер четыре, и неужели только Алисе дано разглядеть царские черты в лице пожилой пассажирки?

Восемь газетных колонок потребовалось Алисе, чтобы найти свою первую квартиру, и все ее поиски неизменно были окружены пестротой и весельем. Ворчливый колдун-курд, сопровождаемый толпой уличных котов, предложил ей снять у него комнату на улице Агрипас, а сокольник, приторговывающий мылом на рынке, пытался ее отговорить…

Она познакомилась со смешливыми близняшками из цирка, которые перебрасывались шуточками со своими покойными родственниками; с пахнущей нафталином любительницей покера, готовой встретить смерть, не моргнув глазом — все они и каждый в отдельности казались ей дивом дивным и чудом из чудес. Даже одноглазый настройщик органа, пытавшийся украсть ее галоши.

…Всё вокруг сверкает золотыми блёстками, порхают бабочки, заливаются соловьи. Велик сад Всевышнего и, фью-фью-фью, чу́дны создания его.

Глава 4

Если бы я привела Алису в дом своих родителей и дала возможность высказаться, она давно бы уже нарисовала мне «Красочную картину детства».

Скромная семейная гостиница в районе Бейт а-Керем — отец семейства зовет ее «моя маленькая Швейцария» — двухэтажная, окруженная хвойными деревьями, которые пропитали весь дом своим ароматом. Кто-кто живет в теремочке? Папа, мама и лапочки-дочки. Старшая светлая, младшая черная, одна медлительная, другая проворная.

У мамы слабое сердце. Большую часть времени она проводит в постели или за стойкой регистрации в маленьком фойе, где тоже витает смолистый дух. По стенам фойе развешаны пейзажи, подаренные постояльцами-художниками, и хозяева с гордостью рассказывают о тех людях искусства и интеллектуалах, которые снова и снова возвращаются в их скромную гостиницу, как к себе домой.

Священник-иезуит, каждое лето приезжающий из Лиона для участия в археологических раскопках, учит младшую дочку играть в шахматы.

«Девочка созрела для интеллектуального развития», — заключает богослов. «Созрела, созрела», — соглашается ее отец.

В знак признательности за поданный в комнату чай исполнительница песен на идиш пудрит нос хихикающей старшей дочке и дарит своей любимице фиолетовый флакон духов в форме лебедя.

Пара орнитологов из Бельгии приучает девочек наблюдать за птицами. Палец парня прижат к губам, призывая к молчанию, палец девушки указывает вверх. У пары одинаково острые носы и такие же острые подбородки, у них даже очки одинаковые — круглые в золотой оправе. Когда орнитологи не слышат, девочки называют их близнецами и смеются.

На голове кепка, прилизанный чубчик стрелой нацелен в черный глаз — это Шая Готхильф. В совмещенной со столовой кухоньке он, как кисть, встряхивает сковороду с омлетом. Судьба и отсутствие иных средств существования сделали его хозяином гостиницы, а став хозяином, он даже имя свое ей подарил. Но внешне он больше похож на художника или ученого, чем