— Понимаю. Как называется партия?

— Уж это верно. Партия есть партия.

— А в этом доме что было при историческом материализме?

— Когда было?

— Да тогда, до перестройки, при старом режиме.

— Коммуналки были и библиотека. Тут друг мой жил — швейцаром в «Метрополе» работал. Сталина обслуживал. Бывало, придешь к нему — всегда икорка, рыбка, водочка.

— Казнокрад?

— Сам ты казнокрад. Сказано тебе — швейцар.

— Честный труженик, значит?

— Сам ты честный труженик! Сказано тебе, швейцар.

Разговор с умным дворником, слабо разбиравшимся в классовой структуре общества, продолжался бы еще бог знает сколько времени, если бы молодой человек не взялся за дело решительно.

— Вот что, дедушка, — молвил он, — неплохо бы вина выпить.

— Ну, угости.

— С удовольствием бы угостил, но беда — жена уехала к подруге на дачу, а я без ключа от квартиры, ни рубля в кармане, ни документов.

— Э-э… — пробормотал дворник. — Ну да черт с тобой. Я смотрю, ты человек хороший, а водка с огурцами у меня всегда есть.

Они спустились в дворницкую. Пока дедушка резал огурцы и доставал запотевшую, молодой человек снял штиблеты и растянулся на скамейке, обдумывая план действий.

Звали молодого человека Владимир Вольфрамович Семаго. Из своей биографии он обычно сообщал только одну подробность: «Мой папа, — говорил он, — был химиком. Он открыл один из элементов таблицы Менделеева и дал этому элементу свое имя». Последняя фраза производила сильное впечатление на людей с неполным средним образованием. Сын химика за свою жизнь переменил много занятий. Живость характера, мешавшая ему посвятить себя какому-нибудь делу, постоянно кидала его в разные концы страны и теперь привела сюда, в загаженный переулок в центре Москвы.

Лежа в теплой до вонючести дворницкой, Владимир Вольфрамович отшлифовывал в мыслях два возможных варианта своей карьеры.

Можно было заняться куплей-продажей недвижимости, собирая через дворников, участковых и паспортисток информацию о бесхозном жилье, брошенных помещениях, некредитоспособных стариках и конченых алкоголиках.

А можно было стать организатором телевизионного эстрадного конкурса. В случае удачи этот вариант мог бы принести кроме денег еще и популярность.

Оба варианта были задуманы Владимиром Вольфрамовичем недавно. Вариант с недвижимостью родился под влиянием многочисленных публикаций в прессе о криминальных сделках с помещениями и огромных деньгах, которые крутятся в этой сфере. Вариант № 2 родился в голове Семаго при просмотре по телевидению конкурса итальянской песни в Сан-Ремо.

Однако оба проекта имели свои недостатки. Начать карьеру бизнесмена от недвижимости без дивного, серого в яблоках костюма было невозможно. Неплохо было бы еще иметь золотую цепь на шее в два пальца толщиной, серьезные часы и какие-то деньги для представительства. Можно было, конечно, работать и без всех этих прелестей, но эффективность тогда резко снизится. Еще одним минусом первого проекта являлся низкий уровень интеллекта той публики, с которой придется иметь дело. Постоянное общение с людьми типа сегодняшнего дворника — а Семаго решил идти снизу, через тех, кто стоит рядом с заветной темой — не может принести мыслящему человеку моральное удовлетворение. С эстрадным телеконкурсом тоже не все обстояло гладко: могли встретиться затруднения. Удобно ли, допустим, будет дать первую премию дочке или любовнице одного серьезного лица, а дочку или любовницу другого серьезного лица оставить без первой премии? Не приведет ли это к большим конфликтам?

— Можно нажить сильных врагов, — произнес Владимир Вольфрамович вслух.

Тут он заметил, что дворник уже давно о чем-то горячо говорит. Оказывается, дворник предался воспоминаниям о своем собутыльнике — швейцаре из «Метрополя».

— Гаишник ему честь отдавал… Приходишь к нему, положим, буду говорить, на Новый год с поздравлением — трешку дает… На Пасху, положим, буду говорить, еще трешку. Да, положим, в день рождения поздравляешь… Ну вот одних поздравительных за год рублей пятнадцать и набежит. На медаль даже обещался меня представить. «Я, говорит, хочу, чтобы дворник у нас с медалью был». Так и говорил: «Ты, Тихон, считай себя уже с медалью»…

— Ну и что, дали?

— Ты погоди… «Нам, говорит, дворника без медали не надо». В Верховный Совет ходил за медалью. У него там знакомые были. Ну, в первый раз, буду говорить, не вышло. Чиновники не захотели. «Брежнев, говорят, в заграницу уехал, сейчас невозможно». Приказал он мне ждать. «Ты, говорит, Тихон, жди, без медали не будешь».

— А твоего дружка что, посадили? — неожиданно спросил Владимир.

— Никто не сажал. Сам уехал. Что ему тут с дураками делать?.. А теперь медали за дворницкую службу дают?

— Дают. Могу тебе выхлопотать.

Дворник с уважением посмотрел на Семаго.

— Мне без медали нельзя. У меня служба такая.

— Куда ж твой приятель уехал?

— А кто его знает? Люди говорили, в Париж уехал.

— А!.. Белые акации, цветы эмиграции. Он, значит, эмигрант?

— Сам ты эмигрант… В Париж, люди говорят, уехал. А теперь партия сидит… Их хоть каждый день поздравляй — гривенника не получишь. А важные какие! В подъезде грязь, вонь, а они партия… Говорили мне, убирайся в подъезде, мы тебе заплатим. Как же, жди… заплатили. Веришь, полгода за так убирал… И каждый день обещают.

— Кто у них там главный?

— Черт их разберет. По-моему, у них нет главного. Если б у них был главный, то за подъезд бы заплатили. Вот раньше в партии был главный, и попробуй рабочему человеку его зарплату не отдать. Было раньше такое, чтоб зарплату не давали? — дворник распалялся все больше. — Ты, положим, буду говорить, начальник… Воруешь воруй, но народу отдай положенное. Наш народ тихий, просит только положенное, сверху ничего не просит… Но если ты этого, буду говорить, не даешь, значит, ты не партия, а дерьмо. Ходит этот седой Конрад Карлович из партии, а что ходит… Зато вид умный, при галстуке… Профессор кислых щей. Второй — Чеховский Александр Михайлович… не просто там, а Александр Михайлович, барин такой… Бороду причешет, идет, ног под собой не чует. Я им говорю: «Сортир почините, черти». Они: «Это не наше дело, это ваше — ЖЭК, РЭУ там…» Я им говорю: «Ну и сидите с поломанным унитазом». Они и сидят. Ребята еще там двое есть — Леша и Саша, — на автобусике таком японском катаются. Маленький такой автобусик, красивенький. Этим тоже на унитаз наплевать, они свои дела крутят. А какие дела? Вот у тебя есть автобус японский? Вот… И у меня нет. А я сколько на дворницкой службе! Столько не живут. И на велосипед не скопил. А у них автобус. А за подъезд все равно не платят.

В этот момент над дверью задергался ржавый звонок. Дворник, кряхтя,