выставил его за дверь, прежде чем тот понял, что случилось, а когда опомнился, то мог сообразить лишь то, что приходил Конрад Карлович, что его, Тихона, выставили из дворницкой и что в левой руке его зажаты бумажные рубли.

Тщательно заперев за дворником дверь, Семаго обернулся ко все еще стоявшему посреди комнаты седому партработнику и сказал:

— Спокойно, все в порядке. Теперь можно говорить серьезно. Наша программа всегда уделяла огромное внимание политическим партиям, ибо настоящая демократия невозможна без политических партий, без плюрализма мнений, ибо…

Семаго запнулся на мгновение, но быстро нашелся, продолжив общие размышления о демократии, которые почерпнул из купленной как-то за абсолютные гроши у алкоголика возле электрички книги то ли Собчака, то ли Попова. Вышло неплохо. Конрад Карлович, склонив седую голову, слушал. Наконец Вольфрамович коснулся практических вопросов:

— Наша программа готова оказывать вам поддержку, следить за вашим ростом. Мы ведь родили немало больших политиков, причем иногда так быстро, что те сами не заметили. Я все время Коле Травкину говорю: «Коля, прекрати курить в кулак. Ты же уже не на стройке, а в парламенте. Здесь ветер не дует. Ха-ха-ха. Правда, смешно?»

— Ха-ха, — вымученно засмеялся седой. — Действительно смешно.

— Так вы поняли мою мысль? — сурово спросил руководитель программы.

— Да… Телевидение нам очень нужно. Нас туда не пускают.

— И не пустят. Туда просто так не пускают.

— Сегодня у нас как раз заседание Политсовета. Может быть, вы придете, выступите.

— Обычно я получаю такие приглашения за месяц, чтобы секретарь могла составить план. День расписан по минутам. Через час большое совещание в Останкино.

— Понимаю, — подобострастно кивнул башкой Конрад Карлович.

— А когда ваш Политсовет?

— Через двадцать минут.

— Ну раз уж я сюда все равно пришел, а второй раз приду вряд ли, может, действительно поприсутствовать, — задумался Семаго. — А вы успеете написать на бумажке официальное приглашение на заседание Политсовета?

— Ну, успею… Если надо. Вообще-то оно не нужно.

— Нет-нет, все официально: бумага, подпись, бланк, печать. Давайте работать красиво с самого начала. Вы нам пишете, мы вам отвечаем. Никакой самодеятельности.

Через пятнадцать минут Семаго держал в руках приглашение с печатью, а через двадцать минут ровно после короткого представления обратился с программной речью к членам Политсовета. Партия, как выяснилось, называлась консервативной. Действие разворачивалось в убогой, не отремонтированной трехкомнатной квартире, видно, в совсем недавнем прошлом коммуналке. В одной комнате этого чудо-офиса стоял длинный стол, к которому примыкали потрепанные стулья. Здесь заседали. Канцелярскую работу вели в маленькой комнате. Там поставили школьные парты и закрыли их украденным где-то зеленым сукном. Еще был кабинет Конрада Карловича, в котором мебелишка смотрелась чуть получше. Но самое тяжелое, просто безнадежное впечатление производили кухня и туалет. Тут все было грязно, разбито, все колыхалось и скрипело. Санитарно-гигиенические нормы и требования были нарушены во всем. В момент появления почетного гостя из программы «Взгляд» на кухне сидели непонятные личности в тапочках на босу ногу и в трусах и хлебали чай.

На кухне стояла раскладушка.

«Наша охрана, — пояснил Конрад Карлович. — У нас и живут. Что делать, беженцы».

Единственное, что выглядело прилично, — входная дверь, обитая кожзаменителем, с металлической табличкой:

Консервативная Партия. Центральный Комитет.

Часы приема:

Среда 10–00 — 14–00

Пятница 14–00 — 18–00

Cуббота — день массовых мероприятий и праздников

Появление Семаго сразу стало для партии неординарным событием. Летающей походкой он обошел помещения в сопровождении зашуганных партийцев, поинтересовался численностью рядов, суммой членских взносов, состоянием наглядной агитации. После критики низкого качества членских билетов и слов «Ксива должна вызывать уважение» Вольфрамович, как уже отмечалось выше, обратился к членам Политсовета.

Он начал издалека, с исторических примеров, с семнадцатого года, с немецких денег, которые успешно освоили большевики.

…— На немецкие ассигнования большевики стали издавать огромными тиражами «Окопную правду», и эта газета окончательно разложила армию. То есть люди грамотно использовали копейку и отчитались по работе перед кредиторами. А что сделают современные политики? Деньги обязательно возьмут и построят четырехэтажные виллы или поедут с девицами в Монте-Карло. Или купят яхту, как один мой знакомый. Поэтому немцы больше денег не дают. Нет доверия. Предстоит много и упорно работать, чтобы это доверие вернуть.

От исторической части Семаго плавно перешел на актуальные проблемы общества, применил термин «субвенции», скользнул по теме морали и наконец сосредоточился на главном — партийном строительстве.

— Кто сегодня помогает нашей партии? — вопрошал он. — Где те финансовые группы, кланы, картели, которые стоят за партией?

— Пока таких нет, — констатировал пафосный красавец с бородой. Вольфрамович опознал его по рассказам дворника — Чеховский Александр Михайлович.

— Все по чуть-чуть собираем, — сказали Саша и Леша — те самые, о которых тоже говорил дворник, вернее, он говорил об их японском автобусе.

— По чуть-чуть не надо! — воскликнул оратор. — По чуть-чуть надо кушать рыбий жир. Когда последний раз в партию приходили бизнесмены?

Присутствующие молчали, изображая на физиономиях мучительный процесс воспоминаний. Щуплый тип в красной неприличной рубашке вдруг вспомнил:

— Вчера какие-то привалили. Просили помочь открыть магазин в Дворце спорта.

— И что же? — прищурился Владимир Вольфрамович.

— А ничего. Никого в штаб-квартире не было. Они посидели и ушли. Я-то им ничем помочь не могу. Я отвечаю за учет. У меня своих дел хватает.

— Запомните, товарищ: дела бывают в Кремле и у прокуроров. У вас могут быть скромные обязанности. Где бизнесмены?

— Они телефоны свои оставили.

— Оставили? Вызовите их сюда немедленно, сейчас же! Где телефон? Я требую. Плевый вопрос — какие-то магазины в Дворце спорта, это же не ракеты средней дальности в Европе.

Щуплый ушел в свою комнату-конторку звонить. Молодые бизнесмены в цветастых рубашках, фирменных джинсах, с коротко стриженными затылками появились довольно быстро. Семаго даже не успел развить несколько своих тезисов об особенностях партработы в условиях экономического кризиса.

С бизнесменами Владимир Вольфрамович проявил подчеркнутую вежливость, назвал их «надеждой нации» и «будущими министрами», усадил на стулья, предварительно согнав оттуда щуплого и еще одного типа в грязных брюках, а чтобы те без толку не стояли, приказал им заварить чай для гостей.

— Наша партия, — сказал Семаго, — всегда огромное внимание уделяет экономике и неизменно поддерживает предпринимателей. Кому сейчас труднее всех? Кто-то скажет: пенсионерам, одиноким матерям, инвалидам. Неправильно. Сегодня труднее всех людям бизнеса, тем, на ком лежит гигантская ответственность по вытягиванию страны из болота стагнации. Бизнесмена сегодня могут убить…

Ребята немножко дернулись…

— Могут посадить.

Ребята — соискатели магазинов — опять дернулись.

— Могут задавить налогами, затаскать по судам и арбитражам. В конце концов, его могут обмануть, отнять деньги, я уж не говорю про наводнения, землетрясения, съезды