— Алло, привет. Это Володя из Консервативной партии России. Не успели выйти из здания мэрии, как сразу неприятности. Решили зайти в одну тут контору… посмотреть на половой акт. Да-да, на половой акт. Не удивляйся… Мы же семьдесят лет не видели настоящего акта. Войны, революции, ГУЛАГ, ты же понимаешь. Вся жизнь на тачанке. Но нас обманули. Мы отдали двести франков с человека за какой-то разведенный сок.

— Сто франков, — поправила мадам.

— Мы остались без копейки денег. Прошу завтра же утром доложить мэру. Демократия в России в опасности. Что вы смотрите на меня, как солдат на вошь, — состроил Семаго рожу мамаше. — Немедленно возьмите трубку, поговорите с представителем власти.

Он всучил мамаше трубку, и та имела довольно длинную и неприятную для себя беседу. Судя по долетавшим репликам, мамаша вела себя уверенно и чувствовала свою правоту. Но, видимо, ей объяснили международные последствия инцидента. Бледная, разъяренная, она сдалась. Деньги отдавались медленно, очень медленно. По франку, по сантиму. Но Семаго не торопился. Он подсчитывал каждую монетку и бережно клал в карман. В финале операции он сказал мамаше:

— Мы могли бы обратиться в суд, и суд был бы на нашей стороне. Но как достойные люди мы предпочли мирный путь. Счастливых сновидений!

На улице толпа партработников очень веселилась. Вова Сокол крутил усы и постоянно ржал.

— Ну, шеф, даешь. Нашла лохов, дурочка. Ну как мы ее сделали, а! Сто франков за компот и голую сиську.

— А кстати, — кричал один. Он был, кажется, из Новгорода. — Компот и сиськи получились на халяву. Она же ничего не вычла.

Сэкономленные деньги решили коллективно пропить. Эдик подсказал неплохую пивную, куда и завалилась наша компания. Вольфрамович был героем бала. Он легко шутил, подпрыгивал на стуле, бесконечно чокался и говорил тосты. Все другие тоже чувствовали какой-то подъем, кроме, пожалуй, Конрада Карловича. Партийный вожак затаил обиду. Вообще, фокусы Семаго его раздражали. Не меньше раздражало, что люди тянулись к Вольфрамовичу. Он стал настоящим лидером и, по сути, оттеснил Карловича. Правда, формально все оставалось по-прежнему: Карлович сидел в своем кабинете, пыхтел, отдавал указания, но реально центр сместился. Впрочем, многие активисты из глубинки пока ходили к Карловичу, Семаго они просто не знали. Великий комбинатор не случайно взял в Париж именно ребят из регионов, он решил использовать поездку для плотного знакомства. Карлович это чувствовал и потому нервничал еще больше. Нервы — плохой помощник. Именно в Париже Конрад Карлович на нервной почве совершил ошибку, которая окончательно подорвала его позиции. Все началось с нытья во время пьянки по поводу победы над мамашей. Конрад Карлович не мог видеть торжествующую физиономию Семаго и взялся канючить:

— Все-таки вы обещали повести нас к проституткам. Не ругаться повести, а для дела, так сказать. Вы забывчивый, голубчик. А мы люди пожилые, памятливые.

Семаго попытался отшутиться. Однако наступление продолжалось, причем Карлович уже был на грани хамства. Все ожидали, что Семаго врежет ему, но великий комбинатор вдруг обнаружил спокойствие и мягкость.

— Хорошо, — сказал он. — Сегодня же пойдем. Мы найдем вам лучшую проститутку Парижа. Я обещал, я сделаю. Работать с нами так же выгодно, как принимать наличные без кассового аппарата.

Подогретая компания выкатилась из ресторана и направилась на поиски проститутки. Отбор вели строгий. Но как назло на улицах французской столицы в этот вечер водилась одна дрянь. Партийцы уговаривали Конрада Карловича согласиться на грудастую негритянку, но он высокомерно отказался. Время шло, вопрос никак не решался. Правда, члены делегации отвели душу по части разных шуток и прибауток на бабскую тему. Эх, если бы жены наших партийцев услышали пьяную болтовню своих мужей, кое-кто бы точно лишился мужских достоинств. Наконец, в каком-то глухом переулке была найдена худющая особа с длинными рыжими волосами. Она сидела за рулем маленькой машинки. Увидев компанию, выпрыгнула из авто.

— О, вот она. Королева Парижа, фиалка Монмартра, Джоконда. Мой опыт безошибочно подсказывает: она. Не раздумывайте, друг мой.

— Годится, — изрек Карлович.

— Наконец-то… наконец-то кардинал вынес решение. Так вперед с песнями, она ваша…

— Я же не знаю языка. Не могли бы вы…

— Я все понял. Конечно, могу. Дипломатия — моя сфера.

Вольфрамович подошел к особе и, слегка поклонившись, отвел ее в сторону и зашушукался. Вместе с особой он тревожно смотрел на Конрада Карловича. Через минуту комбинатор вернулся к компании.

— Двести долларов за два часа, — сухо сказал он.

— Однако… — поднял брови Конрад Карлович. — Это грабеж. Какие двести долларов!

— Я пытался торговаться. Я бился как лев.

— Безобразие, — рычал Карлович.

— Ладно. Ближе к телу, как говорил Мопассан. Давайте деньги, или отменяем концерт.

— Да раз в жизни можно и за двести, будет что вспомнить, — загоготал Вова Сокол.

Мысль Вовы повлияла.

— Ладно, черт с ним. Действительно, раз живем, — сломался Карлович и отстегнул мятые купюры.

Семаго быстро пересчитал деньги и пошел назад к проститутке. Они сели в машину, и комбинатор указал пальцем на Карловича. Особа сосредоточенно кивала. Затем Семаго в рамках своей челночной дипломатии еще раз приблизился к Карловичу.

— Все готово. Парижский сервис на высшем уровне. Она отвезет вас к себе и доставит назад. Транспортные издержки входят в цену товара.

— А не опасно ли это… к ней ехать, не прибьют?

— Здесь так не принято. Здесь дорожат репутацией и клиентом.

— Ладно.

Карлович метнулся как затравленный волк к машине. Он тяжело и порывисто дышал. Но тут… произошло нечто. Прямо у всех на глазах, в самый момент, когда клиент должен был рвануть дверцу, рыжая ударила по газам, и авто взвилось с места в карьер. Карлович предпринял дикую попытку догнать тачку и хотя бы сильно стукнуть кулаком по багажнику или заднему стеклу. Но не хватило буквально метра. И камня не оказалось под рукой.

— Сука… — хрипел от злости седой партийный начальник, глядя вслед ускользающей машине.

Неизвестно, что он сказал бы еще, в том числе и в адрес великого комбинатора, но Семаго тут же взял инициативу на себя.

— Мерзавка, скотина, — завизжал он. — Вот она, демократия. Сплошной обман. На каждом шагу. Только поворачивайся. И главное, улыбаются. И эта мразь улыбалась. Двести долларов… ты подумай.

Сцена возмущения продолжалась еще долго. Партийцы вернулись в гостиницу, полные впечатлений и усталые. Утром на завтраке все молчали, уже не ворочались языки. После скучной трапезы комбинатор попросил счет.

— Какой-то медведь в лесу сдох. Шеф никак сам решил заплатить, — улыбнулся Вова Сокол.

— Вы как всегда ошибаетесь, любезный. Кредит нам предоставил дорогой наш Карлович. Не узнаете ваши купюры?

Конрад Карлович поперхнулся чаем.

— Узнаю…

— Утром принесли из