И вот — quoderatdemonstrandum[7] — мир нашуменьшается и сокращается, ибо еще немного, и все уже окажется на картах, напортулаках[8] и в ротейрос. И неожиданно все окажется близко.

Мир уменьшается, и в нем остается все меньше места длялегенд. Чем дальше отплывают португальские каравеллы, чем больше становитсяколичество открытых и названных островов, тем меньше остается легенд. То и делокакая-либо развенчивается, словно дым. И у нас остается все меньше иллюзий. Акогда умирает мечта, то тьма заполняет опустевшее место. В темноте же, особенноесли вдобавок еще и разум уснет, сразу пробуждаются чудовища. Что? Кто-то этоуже сказал? До меня? Милостивый государь, а разве есть что-то такое, чего быкто-то уже когда-то не сказал? Однако в горле у меня что-то пересохло... Выспрашиваете, не побрезгую ли я пивом? Конечно, нет.

Что вы сказали, благочестивый брат от святого Доминика? Ага,что пора кончать треп не на тему и вернуться к рассказу? К Рейневану, Шарлею,Самсону и другим? Истинная правда, брат. Самое время. Так что возвращаюсь.

Наступил год Господень 1427-й. Помните, что он принес? А какже! Забыть невозможно. Но все же напомню.

В ту весну, кажись, в марте, наверняка перед Пасхой, огласилпапа Мартин V буллу Salvatorisomnium, в которой заявил о необходимостиочередного крестового похода против еретиков-чехов. Вместо Джордано Орсиннипапа Мартин назначил кардиналом и легатом alatere Генриха Бофора, епископаВинчестерского, единоутробного брата короля Англии. Бофор рьяно принялся задело. Безотлагательно объявили крестовый поход, дабы мечом и огнем покаратьгуситских вероотступников. Тщательно подготовили экспедицию, набрали деньги — делов войне одно из важнейших. На этот раз — вот уж чудо из чудес! — никто этихденег не разворовал. Одни хроникеры считают, что крестоносцы вдруг сталичестными, другие — что деньги на этот раз охраняли получше.

Главнокомандующим оного похода франкфуртский сейм назначилОттона фон Цигенхайна, архиепископа Тревира. Призвали кого удалось под оружие изнаки крестовы. И вот тебе — армия готова. Выставил войско Фридрих ГогенцоллернСтарший, электор бранденбургский. Встали баварцы под командой князя Генриха Богатого,встал пфальцграф Отто из Мосбаха и его брат пфальцграф Иоганн из Ноймаркта.Прибыли на сборный пункт малолетний Фридрих Веттин, сын уложенного немощью впостель Фридриха Храброго, электора Саксонии. Прибыли, каждый с солидной ратью,Рабан фон Хельмштетт, епископ Спейера, Анзельм фон Неннинген, епископАугсбурга, Фридрих фон Ауфсесс, епископ Вамберга, Иоган фон Брун, епископВюрцбурга. Депольт де Ружемон, архиепископ Безансона. Прибыли вооруженные изШвабии, Гессена, Тюрингии, из северных городов Ганзы.

Двинулось крестовое воинство в поход в начале июля, черезнеделю после Петра и Павла[9], перешло границу и потянулось вглубь Чехии, помечая путь свой трупами и пожарами. В среду перед Якубом[10] крестоносцы, подкрепленные силами католического чешскоголандфрида, встали под Стжибором, где сидел гуситский пан Пшибик де Кленове, иосадили город, очень изнурительно обстреливая его из чешских бомбард. Однакопан Пшибик держался стойко и сдаваться не думал. Осада длилась, время уходило.Нервничал бранденбургский курфюрст Фридрих. «Это же крестовый поход», — кричалон, советуя немедленно двигаться вперед, атаковать Прагу. «Прага, — кричал он,— это caputregni[11], а у кого в руках Прага, у того и Чехия...»

Жаркое, знойное было лето 1427 года.

А как, спрашиваете, на все это реагировали Божьи воины? Как,спрашиваете, Прага?

Прага...

Прага смердила кровью.

в которой Прага смердит кровью, Рейневан чувствует за собойслежку, а потом — поочередно — мается рутиной, вспоминает, тоскует, празднует,борется за жизнь и утопает в перине. А меж тем история Европы резвится,кувыркается, притоптывает и пищит на поворотах.

Прага смердила кровью.

Рейневан обнюхал рукава куртки. Он только что вышел избольницы, а в больнице, как в любом заведении такого рода, практически всем икаждому делали кровопускание и регулярно вскрывали язвы, да и ампутацииследовали одна за другой с прискорбной регулярностью. Одежда могла пропитатьсявонью, и в этом не было ничего необычного. Однако курточка источала толькозапах курточки. И ничего более.

Он поднял голову. Принюхался. С севера, с левого берегаВлтавы, долетал запах травы и прелых листьев, сжигаемых в садах ивиноградниках. Вдобавок от реки несло тиной и падалью — стояла жара, водасильно упала, обнажившиеся берега и высохшие луга уже долгое время поставлялигороду незабываемые обонятельные впечатления. Но на сей раз воняла не тина.Рейневан был в этом уверен.

Легкий переменчивый ветерок дул с востока, со стороныПожичских ворот. Со стороны Виткова. А земля под Витковским взгорьем вполнемогла источать запах крови. Потому как крови в землю эту впиталось немало.

Однако это, пожалуй, невероятно. Рейневан поправил на плечеремень торбы и резво направился дальше. Не может быть, чтобы этот запах крови —от Виткова. Во-первых, это довольно далеко. Во-вторых, бои шли летом 1420 года.То есть семь лет назад. Семь долгих лет.

Он, ускорив шаг, миновал уже церковь Святого Креста. А запахкрови не развеялся. Совсем наоборот. Усилился. Потому что вдруг, дляразнообразия, повеяло с запада.

«Хм, — подумал он, глядя в сторону недалекого гетто. —Камень — не земля, старые кирпичи и штукатурка помнят многое, многое может вних продержаться. Все, что они впитают, пахнет долго. А там, у синагоги, вулочках и домах, кровь лилась еще обильнее, чем в Виткове. И в несколько менееотдаленные времена. В 1422 году, во время кровавого погрома, во время смуты,бушевавшей в Праге после расправы с Яном Желивским[12].Разъяренный казнью своего любимого трибуна народ Праги восстал, чтобы мстить,жечь и убивать. При этом больше всего, как обычно, досталось еврейскому району.У евреев не было ничего общего с казнью Желивского. И они уж никоим образом небыли виновны в его судьбе. Но кого это заботило?

Рейневан свернул за Свентокшиским кладбищем, прошел мимобольницы, вышел на Старый Угольный Тарг, пересек небольшую площадь и углубилсяв арки и тесные закоулки, ведущие к Длинной Твиде. Запах крови улетучился,скрылся в море других ароматов. Арки и закоулки воняли всем, что только можносебе вообразить.