На коленях у Сомова лежал открытый планшет с «зеленкой»,десятиверстной картой.

Палец летуна безошибочно ткнул в мост через реку Дунаец. Вотчто разбомбить бы! Но пятифунтовые бомбочки Орановского и трехфунтовые «груши»Гельгара, которыми был снаряжен легкий «ньюпор», для железного моста, увы,опасности не представляли.

Зато безмятежно марширующим гансам бритья было не избежать.

Выключив мотор, поручик перешел в планирование.

Пылившая по дороге пехота стремительно приближалась. Теперьона напоминала связку кровяных колбасок: меж плотно сбитыми ротными колоннами –тонкие жилки хозяйственных повозок.

У летнаба Дубцева, впрочем, возникла иная ассоциация.

– Как ириски на ниточке! – возбужденно крикнулон. – Ух вы, мои сладенькие! Миша, марципан ты мой! Заходи с хвоста!

Поручик и сам знал, откуда лучше заходить на бомбометание.

С земли русский аэроплан пока не заметили. Он выровнялсяточно по линии шоссе и стал быстро нагонять германский полк.

– Чуток полевей! – попросил наблюдатель, он жебомбардир. – Ветер!

Пилот кивнул. Взял поправку – на глазок.

– Давай, чего тянешь?

Прапорщик запел:

– «Увы, сомненья нет, влюблен я! Влюблен, как мальчик,полон страсти юной!»

И дернул шнур правого бомбосброса.

Снаружи к борту кабины был прикреплен ящик, где в 36ячейках, шесть на шесть, лежали грушеобразные гранаты: чека каждой привязана ккрышке. Раскрылось дно, и гранаты под собственной тяжестью соскочили с колец,посыпались вниз. Дубцев перегнулся проверить. Увидел, что одна не сорвалась.Выдернул ее вручную и швырнул попросту, словно камень.

– Миша, наклони!

Пилот положил «ньюпор» на крыло, чтоб удобней было смотреть,как лягут бомбы.

Оба летчика жадно провожали взглядом рой черных точек.

Гранаты упали не блестяще – метров на двадцать, а то итридцать правее шоссе. Может, кого и задели осколками, но маловероятно. Толькопоследняя, брошенная Сомовым, угодила почти под самые колеса ротной кухни.Лошади встали на дыбы, котел перевернулся. Даже сверху было видно, каквзметнулось облако пара.

– Плакал у гансов ужин! – хохоталпрапорщик. – Миша, сахарный мой, теперь давай их в гриву! Только,пожалуйста, ниже, ниже!

Аэроплан грациозно описал полукруг над полем и снова повелатаку на полк, теперь уже не с тыла, а в лоб.

Сомов снизился до пятисот, хоть это было очень опасно.Пехотинцы залегли в кюветы по обе стороны от дороги. Многие, охваченныепаникой, беспорядочно метались по полю. Но те, что не потеряли головы, стрелялипо самолету из винтовок. Несколько офицеров, считая ниже своего достоинствапрятаться от какой-то стрекозы, остались стоять, ведя огонь из пистолетов, чтос такого расстояния было совершенно бессмысленно.

Вот винтовки – дело иное. В обшивке появились дырки: одна,вторая, третья. Но отчаянный прапорщик не торопился опорожнить второй ящик, онжелал отбомбиться наверняка.

Наконец, дернул левый шнур.

– Всё, Миша! Можно!

Включив мотор, пилот потянул руль. «Ньюпор» взмыл кверху.

Но улетать не спешил. Как же было не посмотреть нарезультат?

Двигаясь по широкому эллипсу, аэроплан медленно набиралвысоту.

Двадцать пять 5-фунтовых бомб из левого ящика леглировнехонько вдоль полотна дороги – просто заглядение.

– Молодец, Костик, – сказал командир. –Теперь сфотографируй.

Еще один круг понадобился, чтобы заснять на пленочныйавтомат Потте перевернутые повозки и разбросанные тела.

– Тебе «цацку», а мне, пожалуй, что и «клюкву»! –кричал довольный летнаб, предвкушая награду.

«Цацкой» называли благодарность в приказе по армии,«клюквой» – красный аннинский темляк на шашку.

– А? – не расслышал командир.

Он смотрел уже не на землю, а на облака. Снизу они былипохожи не на мыльную пену, а на присыпанный снегом кустарник. В этих кустахзапросто могли рыскать волки.

У пары рекогносцировщиков «эльфауге» 6-й флигерроты (пилотыШомберг и Лютце; наблюдатели барон фон Мак и Ремер) имелась особая манерапатрулирования, специально для облачной погоды, разработанная Шомбергом,летчиком от бога.

Лейтенант Шомберг был из флотских офицеров, поэтому небопредставлялось ему океаном, а облака напоминали пенные морские валы. «Эльфауге»то ныряли под них, то снова выпрыгивали над белокипенным слоем, будто дварезвящихся дельфина. Так было меньше шансов упустить врага.

Охотиться на русские аэропланы придумал капитан фон Мак,которого высокое начальство отдало под присмотр опытного Шомберга. За глазабарона называли «Инфант» или «Принц-Шарман». Он был сыном командующего армией ив эскадрилье находился на особом положении. Офицерам это, конечно, ненравилось, но капитану многое прощали за то, что он был сорвиголова ибеззаветно любил небо.

Во все времена на земле рождались люди, которым жизньпредставляется сплошной чередой спортивных состязаний – даже в эпохи, когдаслова «спорт» не было и в помине. К этой бесшабашной породе принадлежал иКарл-Гебхардт фон Мак. Все детство и юность он провел в седле, прыгая через ямыи барьеры. Не раз ломал руки-ноги, но шею не свернул. К двадцати годам онсчитался одним из первых наездников Рейха, готовился взять золотую медаль наСтокгольмской олимпиаде 1912 года, но отец сказал, что наследнику рода фонМаков принимать участие в этом плебейском балагане неприлично и что настоящейолимпиадой для гвардейского офицера будет надвигающаяся война. С отцом непоспоришь.

Молодой барон стал с нетерпением ждать обещанной войны,совершенствуясь в рубке лозы и скачках по пересеченной местности. Однако, когдадолгожданный гром наконец грянул, Карл-Гебхардт сразу понял, что в современнойвойне кавалерия стала dеmodе,[1] ее время закончилось, а самыеувлекательные скачки теперь будут происходить в воздухе. Он закончил месячныекурсы наблюдателей и уже в октябре летал над полями Пикардии и Шампани.

Очень быстро выяснилось, что аэропланы пригодны не толькодля разведки, но и для невиданной забавы – воздушного боя. Вооружения насамолетах не существовало, но это лишь делало поединки еще более интересными.

Самый бесхитростный способ сбить противника состоял в том,чтобы оказаться прямо над ним и кинуть сверху гирю или метнуть дротик.