Только Шомберг еще бился затылком о спинку сиденья ибормотал: «Боже, боже… Что я скажу генералу…»

В ставке императора Вильгельма шло важнейшее совещание.Уточнялись детали операции, которая должна была положить конец затянувшейсявойне. Молниеносной победы на Западе не получилось. В августе, когда Париж былуже в пределах досягаемости, пришлось срочно перекидывать корпуса в ВосточнуюПруссию, чтоб отогнать прочь от родных земель русскую орду. Французы успелиопомниться, англичане – мобилизоваться, и создалась ситуация, которой стратегиГенерального штаба опасались больше всего: долгая позиционная война на двафронта.

План грядущей кампании был таков: оставить на Западеминимальный заслон (союзникам после прошлогодних потерь не до наступлений), авсей наличной силой ударить на Восток, чтобы одним мощным пинком вывести Россиюиз игры. Пускай там, как во время японской катастрофы, военное поражениеобернется хаосом, брожением и смутой. В 1905 году, оказавшись перед угрозойреволюции, царь быстро утратил боевой пыл и запросил мира. То же самоепроизойдет теперь, десять лет спустя. Германский и австрийский орлы повыдерутроссийскому пернатому пух и перья.

После утренней сессии, на которой обсуждались главныестратегические вопросы: направление ключевого удара, график переброски войск исогласование действий с австрийцами, его величество удалился в свои покои длянебольшого отдыха.

Император устал. Ему было 56 лет. Не такая уж и старость, нопокойный отец говаривал, что год правления следует засчитывать за два. По этойхронологии за 27 лет пребывания на троне кайзер уже превратился в глубокогостарца. Сколько трудов, забот, потерь, разочарований. Сколько ночных страхов ибескрайнего одиночества, знакомого лишь монархам, которые тащат на своих плечахгруз целой империи…

На всем белом свете был только один человек, который мог этопонять, – кузен Ники. Но жестокая логика истории сделала их врагами. Аведь они не хотели этой войны! По обе стороны границы уже шла мобилизация,генералы алчно расчерчивали карты, офицеры прикидывали, как будут смотреться наих мундирах железные кресты и «георгии», а царственные кузены все обменивалисьотчаянными телеграммами на английском – языке своего детства:

«…Чтобы избежать ужасного несчастья в виде европейскойвойны, умоляю тебя во имя нашей старой дружбы сделать все, что в твоих силах,дабы удержать твоего союзника от крайностей.

Ники».

«…Искренне верю, что ты поможешь мне урегулировать возможныеосложнения. Твой очень искренний и преданный друг и кузен.

Вилли».

«…Верю в твою мудрость и дружбу.

Твой любящий Ники».

«Моя дружба к тебе и твоей империи, завещанная мне дедом наего смертном одре, всегда была для меня священной, и я всегда поддерживалРоссию в трудную минуту, особенно во время ее последней войны.

Вилли».

Два самых могущественных монарха планеты – один полностьюсамодержавный, другой конституционный лишь по видимости – сделали всё, чтобыизбежать столкновения. Но министры, стратеги, промышленники вкупе с такназываемой общественной элитой волокли упирающихся императоров на бой, и ничегоподелать с этим было нельзя. Вильгельм слишком хорошо усвоил главную заповедьправителя: подданные будут повиноваться, только если ты приказываешь то, чтоони и так бы охотно сделали.

Разведка потом донесла, что мягкохарактерному Ники пришлосьеще хуже. Когда он попросил своего военного министра приостановить мобилизацию,грубиян ответил: «Мобилизация – не коляска, которую можно приостановить, апотом снова двинуть вперед». Стал царь звонить начальнику своего Генштаба – тамответили, что телефон неисправен.

И свершилось то, что должно было свершиться.

Жаль бедного Ники. Его немытые армии обречены, его рыхлаядержава вот-вот рассыплется. Что ж, на все воля Господа…

Отдав дань сентиментальности, император вернулся в кабинет,всем своим видом олицетворяя уверенность и несокрушимость гогенцоллерновскогоРейха: знаменитые усы торчат слоновьими бивнями, грудь в корсете выпяченавперед, сухая и короткая левая рука, последствие родовой травмы, небрежно лежитна эфесе.

Из лиц, присутствовавших на первой половине историческогозаседания, остались лишь начальник Генштаба, военный министр и командующийударной 11-й армией барон фон Мак. На повестке дня оставались вопросыпрофильные, все сплошь чрезвычайной важности, но требовавшие отдельных сессийсо специалистами.

Первыми в кабинет вызвали руководителя разведки и егопомощника. Вид у обоих был встревоженный – все детали предстоящей операцииобсуждались с разведкой еще на самом начальном этапе, и сегодняшний вызов могобъясняться только какими-то экстренными причинами.

– Прошу садиться, господа.

Генералы сели, но, увидев, что Вильгельм остался стоять,снова поднялись. Он жестом показал: сидите, сидите. В величавой задумчивостипрошелся по кабинету. Встал перед картой, на которой жирная красная стреларассекала фронт, вонзаясь в круглое подбрюшье русской Польши. Если начальникГенштаба начнет ставить перед разведкой задачи, это будет нудный бубнеж минутна сорок. Император же был мастером красноречия лаконичной римской школы.Ну-ка, за две минуты, мысленно подзадорил он себя. Уложитесь, ваше величество?Искоса взглянул на часы и начал:

– Исторический момент определен. 2 мая армиягенерала фон Мака, в которой собраны наши лучшие войска, включая Гвардейскийкорпус, прорвет фронт вот здесь, на участке Горлица – Громник. Численноепреимущество в живой силе у нас относительно небольшое, всего двукратное, затопо количеству орудийных стволов мы превосходим противника вшестеро, а потяжелой артиллерии в 40 раз. С этой точки мы начнем сворачивать весь русскийфронт, словно ковер. Через месяц, самое позднее – к концу лета, царь запроситмира. Без поддержки российского медведя галльский петух превратится в мокруюкурицу, а британский лев в дрожащую собаку. Наступление барона фон Мака можетрешить судьбу всей войны. Может, – с нажимом повторил Вильгельм. –При одном условии. Если удар будет внезапным. Мы все знаем о несчастье,постигшем нашего дорогого друга. – Его величество скорбно покивалкомандующему 11-й армией, сухому старику с траурной повязкой на рукаве. –И высоко ценим истинно спартанское мужество, которое в этот тяжелый миг непозволило безутешному отцу забыть о своем долге. Даже потеряв единственногосына, барон думает не о своем горе, а об успехе наступления. Прошу вас, другмой.

Кайзер сел, вновь поглядев на часы. Ровно две минуты,секунда в секунду.

Генерал-полковник фон Мак тоже был не из болтливых. Онзаговорил скрипучим голосом, словно диктовал телеграмму: