– Я говорил о плантациях. Кстати, может быть, из-за нихя и стал вампиром. Но об этом после. Мы жили роскошно, но в то же время оченьпросто. Мы очень любили наш мир. Во Франции нам никогда не было бы так хорошо.Может, то была только выдумка, очарование дикой и девственной природы, но развеэто важно? Я помню мебель, выписанную из Европы. – Вампирулыбнулся. – И клавесин… Прелестная вещица. Моя сестра часто играла нанем. Летними вечерами она сидела за клавишами спиной к раскрытым окнам. Помнюбыструю невесомую музыку и болота, простиравшиеся за окном; бархатистыекипарисы, плывущие на фоне вечернего неба, и звуки болот: голоса животных ипение птиц. В этой глуши мебель розового дерева казалась еще более ценной, амузыка – такой нежной и такой желанной. Мы любили нашу жизнь в глуши, хотяглицинии опутали окошко мансарды и умудрились врасти в белую кирпичную кладкуменьше чем за год… Да, мы все любили эту жизнь, все – кроме моего младшегобрата. Я не помню, чтобы хоть раз он пожаловался или посетовал, но я чувствовал– у него неладно на душе. Отец к тому времени уже умер, и я, как глава семьи,должен был постоянно защищать брата от матери и сестры. Они требовали, чтобы онездил вместе с нами в гости и на вечеринки в Новый Орлеан, а он этого терпетьне мог. Он перестал участвовать в общих развлечениях лет, должно быть, вдвенадцать. Для него имели смысл только молитвы, молитвы и жития святых,заключенные в толстые кожаные переплеты.

Я построил ему часовню неподалеку от дома, и он проводил тамцелые дни – возвращался, когда уже начинало смеркаться. Это смешно: он такотличался от нас, отличался от всех, а я был самым обычным человеком! Ничегосверхъестественного во мне не было. – Вампир улыбнулся. – Иногда повечерам я приходил за ним к часовне. Он сидел на каменной скамейке в саду,спокойный и отрешенный, а я рассказывал ему о своих бедах: о нерадивых рабахили дурной погоде, о недоверии к надсмотрщику и торговым агентам… Словом, обольших и маленьких заботах, которые составляли сущность моей жизни. Он сидел ислушал, изредка вставлял замечания, всегда очень благожелательные, и всякий разя покидал его с осознанным чувством, что он разрешил за меня все вопросы. Ядумал, что ни в чем не смогу ему отказать, и поклялся, что не буду мешать емустать священником, пусть это даже разобьет мне сердце. Конечно, я заблуждался.

Вампир замолчал.

Юноша тоже молчал и смотрел на него. Затем, словнопробудившись от глубокой задумчивости, спросил, подбирая слова:

– То есть… Он не захотел стать священником?

Вампир ответил ему долгим взглядом, словно пытаясь постичьсмысл сказанного. Потом сказал:

– Нет, это насчет себя я ошибался – когда думал, что несмогу ему отказать. – Он отвел глаза и взглянул в окно. – У негоначались видения.

– Настоящие видения? – помедлив, спросил юноша.

– Не знаю, но тогда я ему не поверил. Это случилосьвпервые, когда брату исполнилось пятнадцать. Он был красив: нежная чистая кожа,огромные голубые глаза. К тому же, в противоположность мне, он отличалсякрепким телосложением… Но главное – его глаза. Когда я смотрел в них, мнеказалось, что я стою на самом краю света совсем один… на овеваемом ветромпесчаном берегу океана, а вокруг тишина, только рокот волн, накатывающих наберег… Да, – продолжал он, по-прежнему глядя в окно, – у братаначались видения. Сначала он говорил об этом намеками. Он ничего не ел и почтипереселился в часовню, но и там все запустил: перестал зажигать свечи, менятьпокров на алтаре и даже не выметал заносимые ветром листья.

Дни и ночи он стоял на коленях на голом каменном полу передалтарем. Однажды вечером я встревожился не на шутку. Целый час я смотрел нанего из беседки, увитой розами. Брат ни разу не поднялся с колен и не опустилмолитвенно сложенных рук. Рабы думали, что он сошел с ума. – Брови вампираудивленно поползли вверх. – Сам я считал, что он просто не в меру усерден,что в своей любви к Богу он зашел слишком далеко. Потом он рассказал мне овидениях подробно. Он говорил, что ему явились святой Доминик и сама ДеваМария. Они сказали, что он должен продать всю нашу собственность в Луизиане –все, что у нас есть, – а вырученные деньги потратить на богоугодные делаво Франции. Сам же он станет великим религиозным лидером и, возродив любовь кБогу в сердцах людей, будет бороться с атеизмом и Революцией. Своих денег унего, конечно же, не было – значит, это мне следовало продать плантации и домав Новом Орлеане, а деньги отдать ему.

Вампир снова умолк. Юноша изумленно глядел на него.

– Простите, – наконец очнулся он. – И что же?Вы продали плантации?

– Нет, – ответил вампир. Его лицо было невозмутимои спокойно, как и прежде. – Я рассмеялся ему в лицо. Он пришел в ярость.Так приказала сама Дева Мария, кричал он, и кто я такой, чтоб не подчиняться? Всамом деле, кто? – повторил вампир тихо, словно заново обдумывая ответ наэтот вопрос. – Чем отчаянней он старался убедить меня в своей правоте, темгромче я смеялся. Я сказал, что его слова – полнейшая чушь и бессмыслица,порождение незрелого и даже болезненного ума. Я говорил, что постройка часовнибыла ошибкой и что я прикажу разрушить ее немедленно, а сам он начнет ходить вшколу в Новом Орлеане и забудет про видения и прочий вздор. Не помню точно, чтоя еще наговорил. В памяти остались только гнев и разочарование, переполнявшиемою душу. Именно это я пытался скрыть за высокомерным смехом и суровойотповедью. Я и впрямь был горько разочарован. Я не поверил ни единому словубрата.

– Вас можно понять, – заметил юноша,воспользовавшись наступившей паузой; его лицо уже не выражало такогооткровенного удивления. – Никто бы ему не поверил.

– Можно понять? – Вампир взглянул на него. –Я вел себя отвратительно, как отъявленный эгоист. Попробую объяснить. Я ужеговорил, что любил брата. Иногда мне казалось, что он святой. Точнее говоря, яхотел в это верить. Я уважал его мысли и молитвы и твердо решил, что помогу емупринять сан. Но… Если бы мне рассказали, что в Арле или Лурде появился святой,которому является Дева Мария, я бы поверил – ведь я был католиком и искренневерил в святых: ставил свечи перед мраморными статуями в церквах, знал их именаи изображения, разбирался в символах и молитвах, – но я не верил, не могповерить своему брату. Я не только не верил в его видения, но даже сама сутьего слов была мне чужда. Вы спросите – почему? Потому что это был мой брат.Может быть, он святой и уж наверняка особенный, не такой, как все, – но тольконе Франциск Ассизский. Ни за что на свете: кто угодно, только не мой брат. Вотпочему я вел себя как эгоист, понимаете?

Юноша немного подумал и кивнул.

– Может, у него и правда были видения, – сказалвампир.

– То есть… вы не знаете… наверняка?