Один из них приблизился к селянину, вскоре сделал такое движение, будто тянется за деньгами, чтобы купить мазь у шарлатана, и, притворившись, что у него много украдено, принялся жаловаться, говоря: «Кто украл — сделай милость, верни, я ведь твой бедный товарищ». Окружающие сбегались на эти сетования, а селянин сказал сам себе: «Кабы ты сделал, как я, их бы у тебя не умыкнули». Выступил вперед другой их приятель и, будто не знал его, принялся поносить, как же это он, раззява, не почуял вора, а потом объявил прямо, что вор был селянин, стоявший подле него, который, проворно украв деньги, сунул их в рот, и что он это видел собственными глазами; пусть-де посмотрят, чтобы убедиться в его правоте.

Тотчас ропот толпы окружил бедняка; заглянули ему в рот и нашли много монет; посему, обличая его как искуснейшего вора, не только отобрали деньги, но и отвели его в тюрьму. Потом тот первый плут, что сделался или прикинулся его другом, зашел к мяснику, поведал ему о несчастье селянина и привел его в суд, где мясник засвидетельствовал истину, и того выпустили из тюрьмы; вышед оттуда, он благодарил плута за добрую услугу, хотя эти воры и утянули его деньги. В награду он просил мясника дать тому денег за его счет, что и было исполнено.

Словом, очень хорошо сказал мой сотоварищ, что никому не следует доверяться; этот несчастный селянин доверился человеку, который его провел с величайшею в свете изворотливостью.

Глава XII. Огородник рассказывает две повести

— Воистину, это были два несравненных плута, — сказал огородник, — не знаю, кто бы мог сравниться с ними в плутовском ремесле, не то что превзойти, за исключением одного, обретавшегося в Риме в прежние времена, когда я служил в винограднике у кардинала Сальвиати[98]; тот настолько превосходил этих двух, насколько прекрасней была его проделка, учиненная не над бедными селянами, а над человеком изворотливым и вором, может, не ниже его самого.

Надобно вам знать, что в Риме есть разные лавки старьевщиков, которые дают напрокат всякое платье и одежду приезжим, в огромном числе являющимся в этот город не чтобы тут задержаться, но из благочестия или для каких дел. Не имея возможности возить с собою надобное платье и не собираясь покупать новое, чтобы потом бросить его при отъезде, они идут в эти лавки, где находят любой товар, какого им надобно, на все то время, что проводят при римском дворе.

Пришел как-то в такую лавку один из тех плутов, что выстоят под ударом молота, и, притворяясь дворецким бедного епископа из Неаполитанского королевства, просил у старьевщика разных вещей взаймы, давая ему в залог кольцо — по его уверениям, очень дорогое (на деле, возможно, оно было стеклянное) — и показывая его; среди прочего он просил облачений для мессы, подобающих епископу. Лавочник поверил, что так и есть, и вынес на стол разные вещи, равно прекрасные: среди прочего он выложил для показа орнат золотого шитья, с крестом, вышитым гранатами и жемчугом, меж коими было несколько крупных: этот орнат незадолго до того был продан вместе с платьем одного умершего прелата, а новый такой стоил больше двухсот скудо. Плут сделал вид, что выбрал кое-какие вещи, и отложил их в сторону, а что до сего богатого орната, сказал, что его не хочет, затем что он слишком дорогой — как бы, мол, не стянули с него жемчуг, — а потому он взял бы другой (и показал который), если тот достаточно длинен и будет епископу впору; и чтобы в том удостовериться, просил старьевщика облачиться в орнат, ибо он-де одного роста с монсиньором.

Этот олух не замедлил натянуть его и показать, что облачение достаточно длинное; тогда воришка, схватив богатый орнат и другие вещи, выскочил из лавки. При виде этого старьевщик выскочил за ним, крича: «Держи вора, держи вора!» — и пустился вдогон. А тот, оборачиваясь, кричал: «Держи шалого, держи шалого!» Многие сбегались на это зрелище и, видя старьевщика, одетого в ризу для мессы, думали, что это помешанный; освистывая его и колотя с прибавкою многих оскорбительных слов, они почти сумели свести его с ума по-настоящему; ему пришлось вернуться домой и укрыться, вор же получил прекрасную возможность идти куда вздумается. Вот отменная плутня! О ней говорили по всему Риму, и придворные вывихнули себе челюсть со смеху.

По всему свету много воров и плутов, хотя я думаю, что жулики нашего края могли бы похвалиться изворотливостью. Мой отец говорил мне, что в Ломбардии они тоже есть, но не такие хитроумные, если только не выучились кое-чему от иноземцев, которые стекаются туда, потому что находят эту землю весьма плодоносной и тучной. «В этих ворах, — говорил он, — много нечестия, и они не знают иного удовольствия, кроме хорошей плутни». Помню, рассказывал он историю, что приключилась с человеком, родившимся и выросшим в том самом месте, где был тополь; вот послушайте.

Был там один, считавший себя потомком знаменитого полководца Скандерлека[99]; он без дальних размышлений решил жениться — не весть, себе ли на пользу или другим[100]. Словом, он женился, и попалась ему вдовица, разогретая сверх всякой меры, которая, будучи женщиной опытной и рассудительной, влюбилась в его прекрасный нос[101], говоря, что как в комнате самая видная вещь — очаг, так на лице у человека — нос. Поэтому некоторые предусмотрительные и опытные женщины, выходя замуж, первым делом обращают внимание на это, а потом уже — на запах, источаемый мужем, а именно: козлиный он, или бараний, или еще какой, затем что весьма важно уметь управить в пространнейшем море ладью супружества, у коей в парусах — этот запах вместо ветра.

Этот тетеря, введя женщину в свой дом, усердно расточал ей всяческие ласки, хотя не давал полного удовлетворения ее нужде; поэтому она, под видом добродушия и кротости, пособила себе так. Однажды вечером, стоя у огня, она начала такие речи:

«Любезный супруг, я рассчитываю оставаться счастливой в этом браке, хотя у меня был выбор и получше; ибо, как вам известно, мое приданое, моя особа и мои достоинства заслуживают дарований поболее ваших (так всегда похваляются жены). А так как, будучи вдовой, я опытнее вас в том, что происходит и может происходить между мужем и женой, я чувствую свою обязанность подать вам некоторые остережения и наставления. Не думайте, что я вышла замуж ради плотского удовольствия, ибо сыта этим по горло, и мне не